|
Чуть шевелились губы, птичьими крыльями взмахивали ресницы, снежно-смертно-белым светом мерцали щеки. Из прошлых лет возникали образы, накатывали, текли и обретали новое воплощение здесь, среди льда. Какого цвета ее волосы? Они примут любой оттенок, только освободи их ото льда. Какого она роста? Стоило двинуться перед витриной магазина, - и ледяная призма станет увеличительным или уменьшительным стеклом. Впрочем, какая разница? Торговец громоотводами вздрогнул. Он вдруг понял, что знает. Если она сейчас откроет глаза, он знает, какими они будут. Если войти в этот пустынный ночной магазин... если протянуть руку... ведь рука теплая, лед растает. Он прикрыл глаза. По губам скользнуло мимолетное летнее тепло. Он едва коснулся двери, и она открылась. Холодный северный воздух. Он шагнул внутрь. Дверь медленно, бесшумно закрылась за ним. Белые снежинки-мотыльки колотились в окно. Глава 11 Полночь. Потом городские часы пробьют час, два, три, и перед рассветом звон их стряхнет пыль со старых игрушек на одних чердаках, сбросит блестки амальгамы со старинных зеркал на других, расшевелит сны во всех постелях, где спят дети. Вилли услышал. Издалека, из прерий, донесся звук: будто пыхтенье паровоза, а за ним медленный драконий лет поезда. Вилли сел на постели. В доме напротив, как в зеркале, на своей постели сел Джим. Мягко, печально где-то за миллион миль заиграл калиоп. Вилли рывком высунулся из окна. В соседнем окне появилась голова Джима. Из их окон, как и положено у мальчишек, можно было увидеть все: и библиотеку, и муниципалитет, и склад, и фермы, и даже саму прерию. Там, на краю мира, поблескивали, уходя за горизонт, волосинки рельс и переливалась лимонно-желтым и вишнево-красным звезда семафора. Там кончалась земля, и из-за края гонцом грядущей тучи вставало перышко дыма. Оттуда, звено за звеном, вытягивался кольчатый поезд. Все как надо: сначала паровоз, потом угольный тендер, а за ним - вагоны, вагоны... сонные, видящие сны вагоны, но впереди - сыплющий искрами, перемешивающий ночь паровоз. Адские сполохи заметались по ошеломленным холмам. Он был очень далеко, и все же ребятам виделся черный человек с огромными руками, ввергающий в открытые топки метеорный поток черного угля. Головы в окнах мгновенно сгинули и появились опять с биноклями у глаз. - Паровоз! - Гражданская война! Да таких труб уже сто лет нету! - И остальной поезд... он весь такой старый! - Флаги, клетки! Это карнавал! Они прислушались. Сначала Вилли показалось, что это посвистывает воздух в горле, но нет, это был поезд, это там плакал и вздыхал калиоп. - Похоже на церковную музыку... - Черт! С чего бы на карнавале играть, как в церкви? - Не ругайся! - прошептал Вилли. - Черт! Во мне весь день копилось! - не унимался Джим. - А все так спят, черт бы их побрал! Волна дальней музыки подкатывала к окнам. У Вилли мурашки пошли по коже. - Нет, послушай: точно церковная музыка. Только немножко не такая. Бр-р! Замерз я. Пойдем глянем, как они приедут. - Это в четвертом-то часу? - А чего? В четвертом часу! Голова Джима исчезла. |
