|
Боясь показаться провинциалом, он старался победить робость. - Мне говорили, - продолжал он, желая непременно что-нибудь сказать, - мне говорили, будто у Нана очаровательный голос. - У нее-то! - воскликнул директор, пожимая плечами. - Скрипит, как немазанное колесо! Молодой человек поспешил прибавить: - Да ведь она и актриса прекрасная. - Кто? Нана?.. Дуб! Повернуться на сцене не умеет. Ла Фалуаз слегка покраснел. В полном недоумении он пробормотал: - Ни за что на свете я не пропустил бы сегодняшней премьеры. Я знал, что ваш театр... - Скажите - публичный дом, - снова перебил его Борднав с холодным упрямством самоуверенного человека. Между тем Фошри спокойно разглядывал входивших женщин. Он пришел на помощь кузену, увидев, что тот разинул рот, не зная, смеяться ему или обидеться. - Доставь же Борднаву удовольствие, называй его театр, как он просит, раз уж это ему приятно... А вы, дорогой мой, перестаньте нас дурачить! Если ваша Нана не умеет ни петь, ни играть, спектакль провалится. Этого я, кстати, и побаиваюсь. - Провалится, провалится! - воскликнул директор, побагровев. - По-твоему, женщине нужно уметь играть и петь? Ну и глуп же ты, голубчик... У Нана, черт возьми, есть кое-что другое, что ей заменит все остальное. Уж я-то прощупал ее со всех сторон. Она в этом ох как здорова! Если нет, считайте, что нюх мне изменил, и я просто болван... Увидишь, вот увидишь, как только она выйдет на сцену, зал обалдеет. Он воздел к небу толстые руки, дрожавшие от восторга, затем, довольный, что отвел душу, понизил голос, бормоча про себя: "Да, она далеко пойдет, черт побери! Далеко пойдет - Какое тело, ах, какое тело!" Согласившись удовлетворить любопытство Фошри, Борднав пустился в подробности, употребляя такие непристойные выражения, что совсем смутил Ла Фалуаза. Он рассказал, как, познакомившись с Нана, решил пустить ее в оборот. А тут ему как раз понадобилась Венера. Не в его привычках долго возиться с женщиной; он предпочитает сразу же сделать ее достоянием публики. Но в театре появление этой статной девушки вызвало целую бурю, Борднаву здорово досталось. Роза Миньон, звезда его театра, - а уж она-то и актриса хорошая, да и певица изумительная, - ежедневно грозит директору, что бросит его и уйдет, бесится, потому что почуяла соперницу. А из-за афиш какая свара была, господи боже ты мой! Наконец Борднав решил напечатать имена обеих актрис на афише одинаковым шрифтом. Лишь бы не надоедали ему. А если какая-нибудь из его "дамочек" - так называл их Борднав, - Симонна или Кларисса, начнет хорохориться, он дает ей пинка, иначе от них не стало бы житья. Не зря же он торгует ими, он-то знает цену этим шлюхам! - А вот и Миньон со Штейнером, - прервал свое объяснение директор. - Как всегда, вместе. Штейнер уже начинает скучать с Розой; потому-то муж ее и не отстает от него ни на шаг: боится, как бы тот не улизнул. |
