– Естественно, мы хотели бы сделать все возможное для того, чтобы над этим негодяем свершилось правосудие. Если то, что мы наблюдаем теперь, вообще можно назвать правосудием.

Барнаби расслышал в этом ответе нотки страстной тоски и догадался, что тоскует Гонория по благословенным временам, когда виллану могли прилюдно выпустить кишки за то, что он погладил господскую собаку.

– Не могли бы вы для начала рассказать нам, кто присутствовал на вашем собрании вчера вечером и дать их адреса? – Трой приготовился записывать. – Как часто вы собираетесь?

– Раз в месяц.

– И вчерашняя встреча проходила в обычные сроки?

– Нет. У нас был гость. – Она уже проявляла нетерпение. – Какое, собственно, отношение имеет наше собрание к тому, что кто то ворвался в дом к Джеральду и напал на него?

– Никто не врывался, мисс Лиддиард. – Барнаби понимал, что скрывать это невозможно, принимая во внимание форму опроса, которую ему придется применить.

– Вы хотите сказать, – Эми смотрела на него с недоверием, – что Джеральд сам открыл дверь и впустил убийцу?

– Открыть дверь, – Гонория произносила слова четко и раздельно и говорила громко, как будто невестка была не только умственно отсталой, но и глухой, – совсем не то же самое, что впустить кого то. В дверь то и дело стучат, – тут она снова повернулась к Барнаби, – приносят газеты, в которых печатают всякую ерунду, собирают на благотворительность, просят еды…

– Ночью? В такой час? – Трой нарочито преувеличил свой гнусавый беркширский выговор, подвывал на гласных и глотал согласные, тем самым подчеркивая, что он не ровня Гонории.

Мог бы не трудиться. Она даже головы не повернула в его сторону – надменно смотрела прямо перед собой, и выражение лица у нее было такое, будто она только что обнаружила свежую собачью какашку посередине бесценного обюссонского ковра.

– Итак, у вас был гость, – напомнил Барнаби.

– Сплошное разочарование. Макс Дженнингс. Романист. Вроде как…

Имя показалось Барнаби смутно знакомым, только откуда – этого старший инспектор вспомнить не мог. Явно не из личного опыта, потому что Том никогда не читал беллетристики. По правде говоря, он вообще почти не читал, предпочитая в свободное время рисовать, готовить или возиться в саду.

– Итак, – заключила Гонория, – мы разошлись позже обычного. Около половины одиннадцатого.

– И вы все ушли?

– Все, кроме Рекса Сент Джона. И Дженнингса.

– Вы сразу вернулись домой?

– Разумеется! – выпалила Гонория и тут же добавила, причем без всякой иронии: – Вечер был темный, ненастный.

– И больше не выходили?

Она воззрилась на старшего инспектора так, будто он повредился головой.

– И не возвращались в «Приют ржанки» по какой нибудь причине?

«При и ют ржанки», – с удовольствием мысленно поправил Трой, хотя обычно говорил «приют».

– Разумеется, нет.

– А вы тоже… – Барнаби обратился к второй женщине, – простите, не знаю вашего…

– Миссис Лиддиард. Эми. Нет. Я тоже не выходила.

– Вы сразу пошли к себе? – спросил Барнаби.

– Да, – признала Гонория, – у меня разболелась голова. Гостю разрешили курить. Отвратительная привычка. Здесь ему бы этого никто не позволил.

– А вы, миссис Лиддиард? – Барнаби снова обратился к Эми.

– Не то чтобы сразу. Сначала я приготовила нам какао…

– Им вовсе не нужно знать все подробности нашей жизни.