|
Бедняки Центральной Европы и азиатского Востока. В ваших благополучных странах бедняков нет, и поэтому вы не подлежите пыткам. На Кубе полиция может измываться, как хочет, над эмигрантами из Латинской Америки и прибалтийских стран, но и пальцем не тронет приезжих из вашей страны или из Скандинавии. Такие вещи без слов понимают обе стороны. Католиков легче пытать, чем протестантов, да среди них и преступников больше. Вот видите, я был прав, что вышел в дамки; теперь я бью вас в последний раз. — Вы, по-моему, всегда выигрываете. А теория у вас любопытная. Они оба выпили еще по одному бесплатному «дайкири», замороженному так сильно, что его приходилось пить по капельке. — А как поживает Милли? — спросил капитан Сегура. — Хорошо. — Я очень люблю эту девочку. Она правильно воспитана. — Рад, что вы так думаете. — Вот поэтому мне бы и не хотелось, чтобы у вас были неприятности, мистер Уормолд. Нехорошо, если вас лишат вида на жительство. Гавана много потеряет, если расстанется с вашей дочерью. — Вряд ли вы мне поверите, капитан, но Сифуэнтес не был моим агентом. — Нет, почему же, я вам верю. Я думаю, что вами хотели воспользоваться для отвода глаз или же как манком — знаете, такая деревянная уточка, на которую приманивают диких уток. — Он допил свой «дайкири». — Это мне на руку. Я сам люблю подстерегать диких уток, откуда бы они ни прилетали. Они презирают бедных туземных стрелков, но в один прекрасный день, когда они спокойно рассядутся, вот тогда я поохочусь вволю. — Как все сложно в этом мире. Куда проще, по-моему, продавать пылесосы. — Дела идут, надеюсь, хорошо? — О да, спасибо. — Я обратил внимание на то, что вы увеличили свой штат. У вас прелестный секретарь — та дама с сифоном, ее пальто никак не желало запахиваться, помните? И молодой человек. — Мне нужен счетовод. На Лопеса положиться нельзя. — Ах да, Лопес... Еще один ваш агент. — Капитан Сегура засмеялся. — Так, во всяком случае, мне было доложено. — Ну да, он снабжает меня секретными сведениями о нашей полиции. — Осторожнее, мистер Уормолд! Лопес принадлежит к тем, кого можно пытать. — Оба они посмеялись, допивая свои «дайкири». В солнечный день легко смеяться над пытками. — Мне пора идти, мистер Уормолд. — У вас, наверно, все камеры полны моих шпионов. — Место еще для одного всегда найдется; на худой конец можно кое-кого пустить в расход. — Я все же, капитан, как-нибудь обыграю вас в шашки. — Сомневаюсь, мистер Уормолд. Он видел в окно, как Сегура прошел мимо серой статуи Колумба, будто вырезанной из пемзы, и направился к себе в управление. Тогда Уормолд заказал еще одно даровое «дайкири». Гаванский клуб и капитан Сегура заменили «Чудо-бар» и доктора Гассельбахера — это была перемена, с которой приходилось мириться. Назад ничего не вернешь. Доктора Гассельбахера унизили в его глазах, а дружба не терпит унижения. Он больше не видел доктора Гассельбахера. В этом клубе, как и в «Чудо-баре», он чувствовал себя гражданином Гаваны. Элегантный молодой человек, который подавал «дайкири», и не пытался всучить ему, словно какому-нибудь туристу, бутылку рома из тех, что стояли на стойке. Человек с седой бородой, как всегда в этот час, читал утреннюю газету; забежал почтальон, чтобы на пути проглотить бесплатную рюмку спиртного, — все они, как и он, были гражданами Гаваны. |
