— Нет. Славы я не сподобился. Если говорить по правде, меня даже оштрафовали за то, что я вытащил его на берег в запрещенной зоне.
— Какая романтическая история! Ну, а теперь он, конечно, готов отдать за вас жизнь.
— Ну, это слишком...
— Скажите, есть у вас где-нибудь маленькая грошовая книжка в черном клеенчатом переплете для записи расходов?
— По-моему, нет. А что?
— Где вы когда-то записывали, сколько истрачено на перышки и резинки?
— Господи, зачем мне перышки?
— Да нет, я просто так спрашиваю.
— Записную книжку так дешево не купишь. А перышки — у кого же теперь нет автоматической ручки?
— Ладно, не будем об этом говорить. Это мне как-то рассказывал Генри. Ошибка.
— Какой Генри?
— 59200, — сказала она.
Уормолд почувствовал какую-то странную ревность, несмотря на правила конспирации, она только раз назвала его Джимом.
Когда они вошли, дома, как всегда, было пусто; он понял, что больше не скучает по Милли, и с грустью вздохнул: хотя бы одна любовь больше не причиняла ему боли.
— Руди ушел, — сказала Беатриса. — Наверно, покупает сладости. Он ест слишком много сладкого. Но, по-видимому, затрачивает уйму энергии, потому что совсем не толстеет. Но на что он ее тратит?
— Давайте поработаем. Надо послать телеграмму. Сегура сообщил мне ценные сведения относительно просачивания коммунистов в полицейские кадры. Вы даже не поверите...
— Я готова верить во что угодно. Смотрите. Я обнаружила в шифровальной книге очень забавную вещь. Вы знали, что есть специальное обозначение для слова «евнух»? Неужели оно так уж часто встречается в телеграммах?
— Наверно, нужно для Стамбульского отделения.
— Жаль, что оно нам ни к чему, правда?
— Вы когда-нибудь выйдете еще раз замуж?
— Ваши ассоциации иногда бывают слишком явными. Как вы думаете, у Руди есть по секрету от нас личная жизнь? Он не может тратить всю свою энергию в конторе.
— А существуют правила для личной жизни? Если вам хочется завести личную жизнь, надо спрашивать разрешения у Лондона?
— Что ж, конечно, лучше проверить досье, прежде чем зайдешь слишком далеко. Лондон не одобряет половых связей своих работников с посторонними.
2
— Видно, я становлюсь важной персоной, — сказал Уормолд. — Меня просят произнести речь.
— Где? — вежливо спросила Милли, отрываясь от «Ежегодника любительницы верховой езды».
Вечерело, рабочий день кончился, последние лучи золотили крыши, волосы Милли цвета меди и виски у него в стакане.
— На ежегодном обеде Европейского коммерческого общества. Меня просил выступить наш президент, доктор Браун, ведь я — старейший член общества. Почетным гостем у нас будет американский генеральный консул, — добавил он не без гордости.
Казалось, он совсем недавно поселился в Гаване и познакомился с девушкой, которая стала матерью Милли, — это было во «Флоридита-баре», она пришла туда со своими родителями. А теперь он был здесь самым старым коммерсантом. Многие ушли на покой; кое-кто уехал на родину, чтобы принять участие в последней войне, — англичане, немцы, французы; а его не взяли в армию из-за хромоты. Из тех, что уехали, никто уж не вернулся на Кубу. |