|
- Мы всегда ордынский полон выкупали, а не людей в него отдавали. Погоди, дай только сроку, выход мы соберем… - Срок не дам. - Шурджэ глядел прямо перед собой, положив на колени саблю серого булата, самим же князем Арсением и поднесенную. - На то не давал мне воли великий хан. Велел он собрать дань и, пока не вскрылись реки, поспешать обратно. А пока остальной выкуп из ваших лесов свезут… - Вот! Вот, темник великий, вот этот-то лишь срок нам и надобен! - казалось, Кашинский сейчас превозможет и убьет собственную честь, встав на колени перед степняком - все ради Тверени. - Ни о чем больше не просим! Мы добудем серебро! - Добывайте, - кивнул ордынец. - Но людей я тоже возьму. Десять сотен. Сверх всего прочего. Обольянинов отвернулся, надеясь, что Шурджэ не услыхал, как скрипнули его зубы. - Ступай, коназ, - махнул темник. - И возблагодари милость великого хана, велевшего мне щадить твоих подданных и сдерживать своих воинов. - Благодарность моя безмерна… как и верность великому хану, - поспешно закончил князь Арсений после выразительного взгляда старшего из своих бояр. Уже в дверях Анексим Всеславич столкнулся взглядами с Терпилой. Залесский толмач как-то по-особенному смиренно потупился. Глава 5 1 Как это началось, потом говорили разное. То ли кому-то из саптарских воинов надоели строгие приказы темника и он учинил насилие над какой-то женкой. То ли кому-то из твереничей не захотелось расставаться с дедами-прадедами скопленным добром, и он вместе с домашними дал отпор находникам. Рассказывали всякое. Но Обольянинов не просто знал, он видел. Еще один вечер в княжьем тереме, глаза в глаза с неумолимо-каменным темником, сосущая, неизбывная тоска на душе, ощущение такой несмываемой грязи, что даже богомолье не поможет. Боярин возвращался в пустой холодный дом. К нему ордынцы еще не жаловали, и сейчас Анексим Всеславич об этом чуть ли не печалился. Ограбь его, как множество иных твереничей, знатных и нет, тороватых и богатством не отмеченных, - может, и не было б так черным-черно на душе. Близко раздался крик. Из темных проулков, пустынных по ночному времени, где проезжали лишь саптарские разъезды, назначенные строгой волей темника «досматривать» град. Кричала девка, и вопль был настолько отчаянным, что руки Обольянинова сами поворотили коня. Светила луна, снег отражал бледные лучи, и боярин видел все так же отчетливо, как и днем. Трое саптар деловито затаскивали на седло отчаянно дрыгающую ногами девицу - платок свалился, волосы разметались по плечам. - Спаси-и-и-ите! Кровь горячо толкнулась в виски. Сейчас, боярин, сейчас - никто не увидит, никто не узнает… Но прежде чем обольяниновские отроки и даже сам Анексим Всеславич успели схватиться за сабли, из-за заборов и с окрестных крыш - полетели стрелы. Было там едва ли больше десятка лучников, но насильникам хватило. Вскидывавший девку поперек лошадиной спины саптарин опрокинулся, из груди и спины торчало три или четыре древка. Двоих других ордынцев попятнало меньше, один, вырвав стрелу из предплечья, даже успел взлететь в седло прежде, чем тьма вновь свистнула и откованный руками росков-кузнецов оголовок нашел горло степняка. Миг - и все кончилось. |
