|
Миг - и все кончилось. Не успели закричать расстрелянные, не позвали на помощь. Остались истоптанный снег, кровь на нем, мертвые тела да саптарские кони. А сами стрелки - где они, что с ними? И девка? Девка-то как? - вдруг подумал боярин, не успев даже подъехать к месту побоища. Девка была тут. Живая, но с торчащим из бока древком, вокруг которого расплывалось темное пятно, она судорожно пыталась отползти - глаза в пол-лица, она еще не чувствовала боли. Боль придет позднее… Бросили ее ухари эти, мелькнула быстрая мысль. Бросили и спасать не стали - когда такое в Тверени быть могло?! - А ну, взялись! - только и бросил сквозь зубы Обольянинов. К раненой молодке кинулись его отроки. Саптарские же тела следовало немедля утопить в Велеге или Тверице. Коней - угнать куда подальше, а то и забить, волкам на поживу, отправив саптарскую снасть туда же, под лед. И спешно, потому что… - Боярин! - рядом оказался один из отроков, лицо перекошено, глаза - что невоградские круглые гривны. - Саптары, боярин! Три десятка! Принесла нелегкая… Подстреленную девку уже заносили в какой-то дом, раскрывший двери в ответ на роскскую речь. - Ходу, ходу! - скомандовал Обольянинов, оглядываясь на возившихся с девкой отроков. - Вы с ней останьтесь, нас потом найдете!.. Три мертвых тела поперек седел его собственных кметей. Три саптарских лошади в поводу. Достаточно, чтобы враз сломали тебе хребет, боярин. Однако отряд Анексима Всеславича не успел даже погнать коней в галоп, когда позади, в узкой улице, ночь вновь засвистела разбойным гудением спущенных тетив и летящих стрел. Ума лишились, подумал боярин. На три десятка саптар лезть - их всех враз стрелами не положишь. Угодившие во вторую засаду степняки, как и положено бывалым воинам, не растерялись. Что там творилось, боярин не видел, слышал лишь гортанные крики, резкие команды и ржанье лошадей. Однако боя так и не началось, нападавшие, выпустив стрелы, похоже, рассеялись, не вступив в схватку грудь на грудь. 2 Что они делают?! - бились заполошные мысли. Уж если нападаешь, так истребляй поганых всех до единого, и быстро, покуда те не опомнились. А так - половина осталась, а то и больше, сейчас поднимут тревогу - что тогда станет с Тверенью? Что тогда станет с Тверенью? Вопили за спиной саптары, пока отряд Обольянинова скорым конским скоком уходил к берегу, где всегда прорублены широкие окна в сомкнувшемся ледяном панцире; и, словно отвечая находникам, вдруг ударил тяжелый набатный колокол. Голос его пронесся далеко над замерзшей рекою, над заиндевевшими лесами, над тесовыми кровлями, властно вступая в курные избы и боярские терема, в добротные дома избранного купечества и просторные пятистенки зажиточных мастеров. Кто-то успел забраться на звонницу в этот неурочный час, развязал узлы протянувшихся к колокольным языкам вервиев и ударил набат. В зимнюю стылую ночь над Тверенью поплыл могучий, низкий и страшный для всякого врага голос главного колокола росков. Отлитый своими, тверенскими мастерами, вышедший даже лучше невоградских, служивший вечной завистью жадным залессцам, набат звал твереничей к оружию, и каждый мужчина, способный держать топор или сулицу, знал, что ему делать. Обольянинов осадил коня и застонал - громко, в голос. Назад, скорее назад, остановить, пока не поздно, пока еще не началось, пока еще есть время, пока любимый, заботливо пестуемый град не распался прахом неизбежного пожарища, пока не пошли по дворам резать всех подряд беспощадные нукеры темника Шурджэ… Саптарские трупы упали в снег - не до них сейчас. |
