|
Звенящая пустота. Но князь, похоже, и не ждал ответных речей. Нагнулся к убитому темнику, вынул из руки мармесский клинок. - Бают, - Арсений Юрьевич осторожно обтер рукоять, - что лишь тогда сабля хозяину до смерти верна, коли сперва его самого попятнает. Владей, Анексим Всеславич. Достойный тебя клинок. Сердце кровью обливалось, когда отдавал. Владей. Пальцы сами протянулись к еще теплому от вражьей руки оружию. - Твоя она, - повторил князь, и Обольянинов молча кивнул, принимая булат. - А что ж с теремом делать станем, княже? - вдруг громко спросил кто-то из старших дружинников. Арсений Юрьевич не замешкался. - Пусть выходят, бросив оружие. Я их милую. Пусть убираются. А терем, как уйдут, - спалить. Видел, что они там творили… опоганили всё. Не пошлю своих, не унижу твереничей, чтоб нечистоты после саптар выносили. Так что скажите им, - князь взмахнул рукой, - что пусть выбирают. Если выйдут - жизнь и свободный пропуск. Если нет - сожгу хоромы вместе с ними. Страшен был голос князя, гневлив взгляд; и один лишь владыка, кашлянув, решился прекословить: - Чем же хоромы провинились, княже? Их тверенские умельцы ладили, тебя порадовать норовя - за ласку, за то, что черный люд не жмешь - не давишь, как иные князья, пастырский долг свой забывшие. Не жги, помилосердствуй - я сам с братией выйду отмывать-прибирать. - Ты, владыко? - только и нашелся Арсений Юрьевич. - Я, княже. Утишь гнев свой. Ради всей Тверени. Пожар - дело неверное, да еще зимой. Оглянуться не успеем, как полграда спалим. - Ладно, - князь хмуро опустил голову. - Но саптарве об этом знать не следует! И верно, не следовало. Степняки упирались недолго - едва к стенам потащили первые связки соломы, как ордынцы запросили пощады. 3 …Они уезжали длинной цепочкой, под хохот и улюлюканье, не уворачиваясь от летящих в спины снежков. Оружие осталось на площади причудливой цветастой грудой - не помиловал князь тверенский, засапожных ножей и тех не оставил. Обольянинов, прижимая ко все еще кровоточащей щеке тряпицу, мельком подумал, что ордынцам такое хуже смерти - смех в лицо. И еще - что смех убивает страх. Страх, что со времен той самой первой зимы крепко угнездился в роскских лесах. Тверень смеялась. Смеялась, не думая о том, что Степь не прощает обид, тем паче таких. Что гнев Юртая будет поистине ужасен. Что, как только соберутся полки, Орда пожалует в гости. Но сегодня об этом никто не помнит.. Тверень смеется. Часть третья Земли роскские Осенью 1663 года от рождества Сына Господа нашего император саптаров Обциус благосклонно принял в своей столице посольство Его Святейшества Иннокентия Четвертого, возглавляемое Командором ордена Гроба Господнего Микеле Плазерона. Будучи не готов открыть свою душу Господу и Сыну Его, Обциус тем не менее склонился к тому, чтобы признать первенство епископа Авзонийского над всеми епископами, включая епископа Анассеопольского, не почтившего императора Обциуса своим вниманием. Император разрешил возвести в столице Саптарции Иуртаусе храм Гроба Господнего, однако на смиренную просьбу повелеть своим роскским вассалам отпасть от погрязшего в суекорыстии и гордыне Анассеополя и склониться перед Его Святейшеством Обциус ответил отказом, сославшись на варварский закон, согласно которому подданные саптар, исправно платящие налоги, могут молиться по своему усмотрению. |
