|
В полном доспехе, словно именно к этому исходу ночи готовился набольший тверенский боярин… - Глянь, Арсений Юрьевич! - рядом с князем вырос Орелик. Темник Шурджэ стоял на крыльце княжьего терема, не прячась, гордо вскинув голову и не опуская глаз. В небрежно отведенной руке - даренная князем мармесская сабля, и Обольянинов с горечью подумал, скольких добрых твереничей - отцов, мужей, сыновей - лишила она сегодня жизни. Невольно боярин поискал рядом с темником Терпилу, но залесский толмач, как и положено тварям его породы в подобных обстоятельствах, словно сквозь землю провалился. - Коназ! - громко крикнул темник, и вся площадь разом воззрилась на него. - Коназ!.. - он добавил еще что-то по-саптарски, что именно - Обольянинов не разобрал. - На бой вызывает? - наморщил лоб Ставр. - Не, не похоже. Может, выкуп предложить хочет? Может, Шурджэ, ты бы и предложил, подумал Обольянинов, толкая коня вперед. Может, ты бы и предложил. А может, и нет. Нет нужды Тверени в твоем выкупе, темник Шурджэ. А нужда есть в одном - в твоей голове, хотя, видит Господь, ведает Длань Дающая - ты, степняк, не был худшим или подлейшим из своего племени. Ты просто не понимал и уже не поймешь. Никогда. - Разреши, княже. - Обольянинов взглянул на Арсения Юрьевича. - Дозволь переведаться. - Зачем, Всеславич?! - встрял Ставр. - Волк уже в капкане, им деваться некуда, они… Но князь Арсений Юрьевич Тверенский лучше понимал своего соратника. Видел глубже горящих глаз. - Не стану сдерживать, Анексим. И еще… - Если одолею… - понимающе кивнул боярин. - Одолеешь. - То пусть уходят саптары. - Пусть уходят, - согласился князь. - Им то еще злее смерти. Послушный конь Обольянинова переступил копытами, тверенич выехал на открытое место. - Выходи биться, темник! - Боярин привстал в стременах, не боясь сейчас ни ордынской стрелы, ни степного копья. - Выходи один на один, как от веку положено. Одолеешь меня - князь отпустит тебя и твоих. - Напавшие на послов не имеют чести и не могут требовать боя. - Шурджэ не шелохнулся, сабля так и осталась опущенной. Из окон княжьего терема в медленно подступающую толпу целились десятки лучников. - Можешь убить меня, тверенский нукер, но знай - очень скоро от твоего града не останется даже золы. А я вернусь и буду смеяться. - Не станешь, значит, биться? - Обольянинов наступал конем, подаваясь все ближе к высокому крыльцу. - На хана своего надеешься? На страх наш пред ним? - Лучше б тебе выйти на боярина, честь по чести. - Рядом с Обольяниновым оказался сам князь, тоже презрев ордынских стрелков. - Потому что иначе, клянусь Дланью, подложу сейчас соломы со всех сторон - и спалю вас всех прямо в тереме. Не пожалею хоромин! А коль одолеешь - той же Дланью Дающей слово свое запечатлею - отпущу и тебя, и твоих, кто еще остался. Пойдешь в Юртай, темник. Месть готовить. Ну, а коль мой боярин верх возьмет, все равно - мое слово крепкое - путь открою всем твоим. И притом живыми, хоть и с уроном, без оружия то есть. Весь разговор, само собой, шел по-саптарски, и невольно Обольянинов подумал, что и тут проклятый темник исхитрился себя не уронить, не произнести ни одного слова на языке росков… Трудно сказать, что возымело действие - обещание «отпустить» или же угроза сжечь терем. |
