|
Он почти не ошибся, прикидывая замысел росков. Тысяч двадцать в поле и тяжелая конница в лесу. Последний резерв и последняя надежда. Подъем кончался у багровеющего каменного столба. Рядом, на плоской, словно срезанной вершине, возвышался одинокий шатер, у которого маячили караульщики. Еще несколько человек сидело у огня. Троих Георгий помнил. Чернеца Никиту, хмурого дружинника, которого боярин Обольянинов назвал Ореликом, и самого боярина, показавшегося куда старше, чем в Лавре. Если и он не увидит… Окликнуть Обольянинова Георгий не успел. С каменного клинка с шумом сорвался огромный филин, гукнул дружелюбно и насмешливо, пропал, и тут же на севастийца уставились удивленные глаза. Ждать, когда твереничи опомнятся, Георгий не стал. Соскочив с коня, он протянул по элимскому обычаю руки и медленно пошел вперед. - Здравы будьте, твереничи. - Кланяться Георгий не стал. Не из гордости. Любое резкое движение чревато ударом. - И ты будь здоров, боярин Обольянинов. - С чем пожаловал? - Удивление на лице тверенича сменилось нет, не готовностью к бою - ожиданием… Ожиданием добра. - Прости. Имени не вспомню. - Георгий. Юрий по-вашему. Наемник залесский. - Даптрин? - Нет, боярин, севастиец. - Вот даже как… А у нас чего позабыл? - Борис Олексич, воевода залесский, кланяется тебе, - ушел от прямого ответа Георгий. - Как увидишь в саптарском стане дым, знай, что пятьсот росков повернули копья на Орду. Если хочешь, чтоб то случилось по твоему слову, зажги костер в своем стане. - Сколько копий, говоришь? - подался вперед боярин, живо напомнив Георгию покойного Стефана. - Пять сотен. Без меня. Наемники, из тех, что в Анассеополе служили. Борис Олексич имел дело с кочевниками. Удержит. Обольянинов молчал. Глядел на вестника блестящими глазами и молчал. Потом обернулся к соседу. - Ну, Орелик, видишь теперь? - Вижу, - без тени улыбки откликнулся дружинник. - Слыхал я про дружину эту, про то, что Болотич наемников приваживает, а оно вон чем обернулось. Сам себя обхитрил, сволочь. И поделом. - Князя сыскать надобно, - поднял голову чернец, - а то измаялся он… - К Верецкому Арсений Юрьевич поехал, - подсказал дружинник с красным носом, его Георгий тоже помнил, - а потом к невоградцам собирался. - Отыщу. Ты, Юрий, поставь коня да поешь чего-нибудь, - велел Обольянинов и ушел, даже не приказав приглядывать за чужаком. Георгий был готов к обыску, к тому, что его свяжут до конца боя, а у него меча и того не отобрали. Роски удивили в который раз, но севастиец слишком устал, чтобы об этом думать. Отсюда, из сердца тверенского лагеря, лесная скачка казалась наваждением, а Севастия и Залесск и вовсе поблекли. Георгий отвел рыжего, куда велели, потрепал напоследок по шее и вернулся к княжескому шатру. Странный столб больше не светился, видно, дело было в отблесках костров. Теперь камень стал обычным камнем. Там, где лес встречается со степью, таких много. В Намтрии межу стережет мрамор, кальмейские стражи серы, как волчья шкура. На всякий случай Георгий коснулся шершавой поверхности рукой. Пальцы ощутили тепло ушедшего дня, и только. - Будешь? - Орелик разломил надвое краюху и протянул гостю. Георгий благодарно кивнул и почти упал рядом с подвинувшимся дружинником. Твереничи ни о чем не спрашивали, ждали князя. Севастиец, не замечая вкуса, жевал чужой хлеб и думал о сражении. |
