Изменить размер шрифта - +
Теперь судьба -- и
моя и ваша -- всецело связана с процветанием компании Райленда.
     --  Боже  мой! Значит, любой удар по репутации этой фирмы или пятно  на
имени ее владельца...
     -- ...сделает нас нищими, мой старый друг! Наше благополучие -- в чужих
руках, Уильям!
     В глубоком  молчании,  воцарившемся в  кабинете, из  затемненного  угла
вновь,  еще  явственнее,  чем  прежде,  зазвучало  редкое,  сухое  и   будто
насмешливое: цвирк! цвирк! цвирк!
     И  вдруг  среди  этой  тягостной тишины  старый  Френсис,  поправлявший
оконную штору, испуганно всплеснул руками и опрокинул фарфоровую вазу.
     -- Мистер  Уильям,  смотрите в  окно...  На Соборной улице  горят новые
фабрики мистера Райленда!
     Оба  старых  джентльмена  бросились  к  окну.  Над  городскими  крышами
полыхало  багровое зарево.  Даже  сквозь двойные  стекла в  кабинет проникал
отдаленный звук набата и дважды донесся нестройный звук ружейных залпов.

     Вниз по Соборной улице, начинавшейся у  Ольдпортсквера и терявшейся под
конец в  дымной неразберихе  окраинных трущоб, двигалась  серая,  молчаливая
толпа мужчин, женщин и детей, одетых в рабочие блузы и передники. Многие шли
с непокрытыми головами. У  иных на плечах  виднелись ломы  и молоты, кое-где
над плечом идущего в толпе колыхался и ружейный ствол. Издали  вся процессия
походила на погребальную.
     Почти  третью  часть  толпы  составляли  дети.  В  неуклюжих деревянных
башмаках, они тяжело шагали,  держась за руки старших  товарищей. Некоторые,
самые  юные, по извечной детской  привычке,  еще хватались  за юбки  женщин,
бредущих  в лохмотьях,  с каменными, суровыми лицами. Сбывалось предчувствие
бультонского адвоката:  море скорби и  отчаяния  выплеснулось  на  городскую
улицу и билось о ее каменные берега!
     Над  первой шеренгой  колыхался  плакат, написанный  черной  краской по
белой полосе холста:

     "ПРОЧЬ МАШИНЫ!"

     У  некоторых участников  процессии на  груди были прикреплены дощечки с
надписями: "Я искалечен машиной", "Машина работает -- я голодаю".
     Когда  процессия,  миновав  два-три  перекрестка, стала  приближаться к
окраине,  высокий человек в  плаще, похожий  на пуританского [пуритане  -- в
период    английской    буржуазной   революции   XVII    века    приверженцы
религиозно-политических    группировок   буржуазии,    выступавших    против
королевского абсолютизма  и  официальной англиканской церкви;  пуританизм --
суровая, часто  показная нравственность]  проповедника кромвельских  времен,
затянул диким голосом песню,  подхваченную всей  толпой.  Мотив  звучал, как
церковный хорал, однообразно и торжественно.
     Прохожие  на   улицах   останавливались   и   провожали   процессию  то
сочувственными, то испуганными взглядами.
Быстрый переход