Затем Иосиф Дмитриевич повесил на себя амулет и внезапно стал невидимым.

— Так, — проговорил он из ниоткуда. — Ну и что, куда нам теперь?

— Идёмте, — сказал я. — Сейчас перелезем через забор.

— Ох, мать, — прокряхтел Светозаров, глядя на намороженные Голицыным ступеньки, — я уже слишком стар, чтобы лазить через забор, да ещё и не к женщинам.

— Ну как же это не к женщинам, — проговорил Креслав, выходя из экипажа. — Как раз-таки к женщинам. Здесь целый институт девушек.

— Да ты ж понял, о чём я говорю, — ответил Иосиф Дмитриевич.

— Как не понять, — хмыкнул Креслав, который остался внизу.

С некоторым усилием мы преодолели забор и втроём, стараясь держаться рядом друг с другом, чтобы не потерять из виду, пошли в ту зону, где работали девушки.

Светозаров увидел даже больше того, что видели мы. Он увидел трудотерапию провинившихся. На первый взгляд девицы просто шили и вышивали узоры на поясах, юбках, нижних рубашках, жакетах… Но стоило надзирательнице увидеть кривой стежок или неидельный узор, как девушек охаживали палками по спине, по рукам, по ногам — неважно. Одной из новеньких, попробовавшей возмутиться, искололи руки иголкой до крови, а после ещё и отходили палкой за испорченную кровью ткань.

И всё это происходило под крики надзирательниц. Среди девушек разговоров не было. Если где-то какие-то шепотки вдруг слышались, то сразу же следовал удар по рукам. Второй раз могли отходить и по губам. На час с небольшим мы попали в настоящий ад.

Мне показалось, что Светозаров в какой-то момент даже ушёл в себя настолько глубоко, что напоминал истукан. Он стоял и не шевелился. Видимо, размышлял, что делать со всем этим.

Естественно, все наши слова подтвердились: почти у всех девушек были распухшие пальцы, потому что по ним постоянно лупили. У некоторых они вообще превращались непонятно во что — в какие-то раздутые сосиски. У других просто всё было запечено в кашу. Некоторые даже сесть не могли. При всём при этом все девочки, абсолютно все, были болезненные, худые.

Светозаров, несмотря на то что благополучно обалдел от всего происходящего, прошёл почти по всем классам, зашёл в несколько общежитий, посмотрел на работу девиц. В одной из комнат он увидел, что кто-то лежит. Девочка была худая и, судя по всему, болела. Она была очень горячая, но к ней вообще никто не подходил. Она металась в бреду, её лоб был покрыт испариной, но никто не торопился её лечить.

Не снимая амулета невидимости, Светозаров поспешил к воротам, распахнул их и только тогда, под ничего непонимающим взглядом охраны, махнул своей гвардии, чтобы подъезжала. Уже сняв невидимость, он вышел вперёд.

И тут охрана очнулась и попыталась сделать невероятный заступ, чтобы преградить ему проход.

— Что происходит? — завопила женщина-охранник на воротах. — Кто вы? Что вы себе позволяете?

Но тут она увидела отряд гвардейцев с императорской короной на лацканах.

— Закрываем все двери, — распорядился Светозаров. — Весь преподавательский и охранный корпус, в полном составе отправляется прямым рейсом в подвалы Тайного сыска.

— Да что вы… — пискнула женщина из охраны.

— Непричастных здесь нет, — продолжил Светозаров. — Берём весь персонал, начиная от поварих и поломоек и заканчивая директором этого безобразия. Гребите всех! Садовников, прачек, всех! Все допросы под артефактом правды. Будем разбираться.

* * *

После того как отдал распоряжение своим людям, Светозаров обернулся к нам.

— Ну что, молодые да борзые, сейчас мухой летите в Академию. Так, — он снял один из перстней со своей руки и сунул мне. Я только успел заметить, что на перстне герб императорской семьи.