|
Один-два раза я видел то же самое. Иногда из-за порошков, а однажды они сказали, что стаканчики для лекарства – священные сосуды, а цинковая мазь – коровий жир. Но никогда не видел я, чтобы сразу опустела вся больница. Не думаю, чтобы они вернулись, но я назначен правительством, – сказал он с кроткой улыбкой, – и потому буду по-прежнему получать мое официальное жалованье.
Кэт пристально посмотрела на него.
– Вы думаете, они не вернутся? – запинаясь, проговорила она.
– О, да, – со временем одна, другая, двое-трое мужчин, которых помял тигр, или больных воспалением глаз, но женщины – нет. Мужья никогда не позволят им. Спросите эту женщину.
Кэт жалобным, вопросительным взглядом посмотрела на женщину из пустыни, которая, нагнувшись, взяла горсть песчинок, пропустила их сквозь пальцы, сжала кулаки и покачала головой, Кэт с отчаянием следила за ее движениями.
– Видите, все лопнуло – ничего хорошего, – сказал Дунпат Рай довольно ласково, но будучи не в состоянии скрыть выражения удовольствия при виде поражения, заранее предсказанного умными людьми. – А что будет теперь делать ваша честь? Запереть аптеку, или вы примете счета на лекарства?
Кэт слабо махнула рукой.
– Нет, нет! Не теперь. Мне нужно подумать. Нужно время. Я пришлю сказать вам. Пойдем, дорогая, – прибавила она, обращаясь на местном языке к женщине из пустыни, и рука об руку они вышли из больницы.
Сильная раджпутанка, когда они очутились на воздухе, подхватила ее, как ребенка, посадила на лошадь и упрямо пошла по направлению к дому миссионера.
– А куда ты пойдешь? – спросила Кэт на родном языке женщины.
– Я была первой из всех, – ответила пациентка, – поэтому мне следует быть последней. Куда пойдешь ты, пойду и я, а потом будь что будет.
Кэт нагнулась и с благодарностью пожала женщине руку.
Подъехав к воротам дома миссионера, она должна была собрать все силы, чтобы не выказать упадка духа. Она столько рассказывала миссис Эстес о своих надеждах на будущее, с такой любовью останавливалась на том, чему хочет научить этих беспомощных созданий, так постоянно советовалась с ней о воображаемой пользе, которую приносила ежедневно, что признаться в крушении своего дела ей было невыразимо горько. Она старалась отогнать мысль о Тарвине. Слишком уж глубоко затрагивала ее эта мысль.
Но, к счастью, миссис Эстес не оказалось дома, а слуга матери-государыни дожидался Кэт с просьбой привезти во дворец магараджа Кунвара.
Женщина из пустыни попробовала было удержать ее, но Кэт сбросила ее руку.
– Нет, нет, нет! Я должна ехать. Я должна делать что-нибудь, – почти с яростью крикнула она, – пока останется еще кто-нибудь, требующий от меня дела! Я должна работать. Это единственное мое спасение, добрая вы моя. Ступайте ко дворцу.
Женщина молча повиновалась и поплелась по пыльной дороге, а Кэт поспешно вошла в комнату, где лежал мальчик.
– Лальджи, – сказала она, наклоняясь над ним, – чувствуете ли вы себя настолько хорошо, чтобы вас можно было отнести в экипаж и отвезти повидаться с вашей матерью?
– Мне больше хотелось бы видеть отца, – ответил мальчик с софы, на которую его перенесли в виде награды за улучшение, обнаружившееся накануне. – Я хочу поговорить с отцом об очень важном деле.
– Но ваша мать так давно не видела вас, мой милый. |
