Эта часть дворца не отличалась обилием украшений. Пестрая облицовка на стенах облупилась и осыпалась во многих местах; ставни, с которых сошла краска, висели криво; а за воротами во дворе лежал всякий мусор. Лишившаяся милости государя царица лишается также и многих материальных удобств.

Раскрылась дверь, и послышался чей-то голос. Все трое очутились в полутьме и прошли по длинному проходу с белыми, блестящими оштукатуренными гладкими полами, который вел в апартаменты царицы.

Мать магараджа Кунвара жила большей частью в длинной низкой комнате, выходившей на северо-восток. Тут она могла, прижавшись лицом к мраморным украшениям, мечтать о своей родине за песками, в восьмистах милях, среди гор Кулу. Тут не было слышно журчания переполненного дворца, и только шаги ее немногочисленных горничных нарушали тишину.

Женщина из пустыни, еще крепче прижимая мальчика к груди, двигалась среди лабиринта пустых комнат, узких лестниц и крытых дворов с видом заключенной в клетку пантеры. Кэт и магарадж Кунвар привыкли к темноте и извилистости, безмолвию и угрюмой таинственности прохода. Для одной это была часть ужасов, среди которых она решила действовать, для другого это была повседневная жизнь.

Наконец путешествие закончилось. Кэт приподняла тяжелую завесу, когда мальчик окликнул мать. Царица поднялась с кучи белых подушек у окна и страстно вскрикнула:

– Здоров ли ребенок?

Мальчик с трудом вырвался из рук женщины. Мать, рыдая, бросилась к нему, называя его тысячами ласкательных имен и осыпая поцелуями. Сдержанность ребенка исчезла – одно мгновение он пытался вести себя, как человек из расы раджпутов, то есть как невыразимо возмущенный всяким публичным проявлением волнения – он смеялся и плакал в объятиях матери. Женщина из пустыни провела рукой по глазам, бормоча что-то про себя, а Кэт отвернулась и стала смотреть в окно.

– Как мне благодарить вас! – сказала наконец царица. – О, мой сын, мой маленький сын, дитя моего сердца, боги снова сделали тебя здоровым! Но кто это там?

Ее взор впервые упал на стоявшую у дверей женщину из пустыни, укутанную в темно-красное покрывало.

– Она принесла меня сюда из экипажа, сказав, что она раджпутанка хорошей крови.

– Я чоханской крови, раджпутанка и мать раджпутов, – просто, не двигаясь с места, сказала женщина. – Белая волшебница сотворила чудо над моим мужем. Он был болен головой и не узнавал меня. Правда, он умер, но при последнем вздохе узнал меня и назвал по имени.

– И она несла тебя? – с дрожью в голосе сказала царица, привлекая к себе сына еще ближе; как все индусские женщины, она считала зловещим знамением всякое прикосновение, всякий взгляд вдовы.

Женщина упала к ногам царицы.

– Прости меня, прости меня! – вскричала она. – Я родила трех малюток, а боги взяли у меня всех их и, наконец, мужа. Так хорошо, так хорошо было снова держать на руках ребенка! Ты можешь простить, – простонала она, – ты богата твоим сыном, а я только вдова!

– Но я вдова по жизни, – прошептала царица. – Действительно, я могу простить. Встань.

Женщина продолжала лежать, судорожно ухватившись за голые ноги царицы.

– Вставай же, сестра моя, – шепнула царица.

– Мы жители полей, – пробормотала женщина, – мы не знаем, как надо разговаривать со знатными людьми.