– Тут все серьезно, папа.

– Я знаю, что серьезно, – сказал он шепотом. – Мое последнее дело, и мне выпало заняться им вместе с сыном. Что может быть лучше? – Его отец нажал на «болевую кнопку», посылая дополнительную порцию вдогонку за той, которую только что получил. Повышаешь дозу, хочешь все больше и больше, а потом – зависимость. – На твоем месте я бы сегодня же спустился в эти сточные трубы, до того как ребята из местного полицейского участка все‑таки решатся туда полезть. Они не станут ползать по трубам. Они приведут экскаватор, вытащат трубы из земли и станут осматривать каждый дюйм. Но тебе лучше забраться туда первым: думаю, это будет ничем не хуже.

Его голова слегка откинулась, он быстро впадал в забытье. В дверях снова появилась Венди.

– Сейчас я его обмою, – прошептала она. – Пока он не чувствует, что я его шевелю.

Рэй кивнул:

– Как он?

Сиделка разорвала пакет с антисептическими тампонами. Затем подошла к ногам кровати. Рэй последовал за ней.

– Почки почти не действуют… он теряет вес… – стала перечислять она. – Кажется, я понимаю, о чем вы спрашиваете.

– Я спрашиваю именно об этом.

– У него крепкое сердце, но сейчас это ему не помогает. Руки у него тоже по‑прежнему сильные. Бывает, что все затягивается… но я бы сказала – неделя, может быть – десять дней.

– Он мало ест.

– Он выпьет апельсинового сока, поест йогурт.

– Глория вам рассказала о тех, кто приходил ночью?

Она кивнула.

– Ваш отец никуда не уедет, вы же знаете.

– А как насчет вас? Эти ребята могут вернуться.

Она внимательно посмотрела на него:

– Это моя работа, мистер Грант. Я сижу с умирающими и предоставляю им все удобства, какие могу. Ваш отец очень милый человек. Я мало кого видела из вашей семьи: его жена умерла, у него не осталось никого, кроме вас…

– А что Глория?

– Мы уже попадали в переделки. Вы бы удивились, если бы знали, что нам пришлось повидать.

Она вернулась к постели и приподняла одеяло, обнажив нефростомические трубки, по которым жидкость из почек больного стекала в прозрачные пластиковые пакеты. Не самое приятное зрелище, но еще неприятнее было видеть шрам от диагностической операции, рассекавший торс отца: огромная ножевая рана. Рэй видеть не мог, как плохо она срослась. На своем веку он повидал кое‑что и похуже, но раньше это не касалось его отца. Зажав в себе ужас и печаль, он вышел.

*

Подобно многим своим ровесникам, Рэй Грант‑старший в свое время устроил в подвале мастерскую, где слушал по радио футбольные и бейсбольные матчи, занимаясь всякими поделками и починками. На полках в банках из‑под джема хранились шурупы и гвозди; рядом лежали инструменты, которыми он пользовался, делая мелкий ремонт в своих сдаваемых внаем домах, куча всякого мебельного хлама, металлические щиты, коробки с дверными ручками и петлями, жестянки с неизвестными деталями неясного назначения – в общем, та же разрозненная, никчемная дребедень, которая постепенно накапливалась по всему дому, в сарае, на балконе и во дворе. Когда‑то он сволок вниз старое кресло с тем, чтобы его укрепить, а после так и оставил внизу: в нем было удобнее слушать спортивные репортажи.

Рэй Грант‑младший пошарил по мастерской, собирая все, что может понадобиться для работы в коллекторе: перчатки, защитные очки, резиновые сапоги, фонарь, пилу для резки металла. Все‑таки не такая уж блестящая мысль – карабкаться по полной дерьма трубе. Когда‑то, примерно полгода назад, в продуваемом пыльными ветрами полевом госпитале на другом краю света ему сделали прививку – не то от амебной дизентерии, не то от японского энцефалита, он точно не помнил.