– Если тебя пугает огонь, – сказал он, не поворачивая головы к Ханку, – тогда пусть ударят из катапульт. Пусть бьют тяжелыми ядрами – они провалятся меж бревен и, может быть, прикончат десяток‑другой безносых. И пусть люди начнут швырять камни вниз… хотя я не думаю, что нам удастся убить многих.

– Это дело! – Ханк повеселел и, приставив руки рупором ко рту, проорал приказ расчетам катапульт. Ронтар, находившийся на юго‑западной башне, видимо, понял, в чем дело, и все боевые машины начали лихорадочно выбрасывать тяжелые округлые камни. Люди тоже зашевелились, одни тащили ядра на стену, другие, с натугой приподнимая груз, сбрасывали в пропасть. Темные глыбы базальта с размаху ударяли в бревна, заставляя их крутиться, раскачиваться, дергаться, затем камни исчезали в туче поднимавшихся стволов, и никто не сумел бы сказать, скольких тварей они убили и покалечили на своем смертоносном пути к желтой равнине Римпады.

Бревна всплыли. Окружив с трех сторон скалистый мыс и стоявший на нем форт широким полукольцом, непроницаемая для стрел и дротиков преграда застыла, замерла в неподвижности, и только удары каменных ядер чуть встряхивали ее, заставляя колебаться. Внезапно над головой странника раздалась пронзительная трель горна – раз, другой, третий; капитан Ронтар звал сарпатцев на помощь. И сразу, словно дождавшись нужного сигнала, стволы раздвинулись, и на крепостные стены полетели канаты со стальными крюками.

Карвары, хлынувшие из‑под прикрытия бревен, взбирались по ним с дьявольской ловкостью. На этот раз у них не было щитов, только шлемы на нечеловечески огромных головах, пояса и широкие портупеи из толстой кожи, да секиры и клинки, подвешенные к запястьям. Молчаливая многотысячная орда атаковала форт.

– Стреляйте! – выкрикнул Ханк, махнув рукой арбалетчицам, но те уже приступили к делу. В воздухе загудели тяжелые стальные болты, взвизгнули пружины самострелов; за каждым звонким щелчком спускаемой тетивы неизменно следовал глухой удар, когда наконечник проламывал кость. Остальные бойцы ханковой сотни швыряли камни и дротики, либо пытались перерезать канаты, толстые и на диво прочные. Блейд не делал ничего, уперев меч в каменную плиту пола и сложив руки на рукояти, он ждал. Северную стену цитадели атаковали тысячи две безносых, и даже если четверть из них падет от дротиков и стрел, остальные все равно доберутся до парапета. Пятнадцать сотен против ста! Знатная будет резня, подумал он, пока стоит поберечь силы.

Внезапно ему показалось, что с башни вновь раздался трубный звук горна. Но нет; то был человеческий голос, необычайно мощный и сильный баритон. Подняв взгляд, странник увидел старого Ирнота: скальд стоял, воздев вверх сухие жилистые руки, с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Долгий протяжный вопль – или стон? – рвался из его груди; вибрирующая печальная нота, исторгнутая будто бы не горлом человека, а басовой трубой.

Ирнот опустил руки и запел. Вероятно, это был какой‑то древний боевой гимн, Блейд почти не различал слов, впитывая в себя лишь мелодию – резкую, звенящую, с неожиданными перепадами тональностей. Он словно слышал лязг клинков, яростные крики сражающихся, бешеное ржанье разъяренных коней, хрип умирающих, грохот столкнувшихся колесниц… Эта песня обладала странной колдовской силой – он чувствовал, как наливаются мощью мышцы, как рукоять меча начинает теплеть, как в груди рождается рык – громоподобный рев жаждущего добычи хищника. Вероятно, бойцы Арколы оказались столь же восприимчивыми к талантам скальда: он видел, как распрямляются их плечи, как яростный огонь вспыхивает в глазах.

– Магия? – с трудом прохрипел Блейд, повернувшись к джарату и с трудом подавляя желание испустить оглушительный вопль.

– Магия, – так же напряженно ответил Ханк. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в древко топора, жилы на висках вздулись, зрачки сверкали словно раскаленные угли.