– Так упился, что телефон в руках держать не может? – продемонстрировал свою неосведомленность в судьбе Лехи Циркач. – Ну тогда пусть перезвонит, как очухается...

– Он не очухается, – сказал я, устав от собственных попыток быть тактичным. – Ему пулю в башку влепили, так что он не очухается и к телефону не подойдет.

– У, ё‑мое... – сказали в трубке, и наступила тягостная пауза. Очевидно, Циркач погрузился в скорбь.

– Алло, – напомнил я о себе. – Слышно там меня?

– Слышно, – угрюмо сказал кто‑то в трубке. Этот голос явно принадлежал не Циркачу, и я даже предположил, что Циркач от полученного горестного известия сверзился на пол, где и лежит без сознания, молчаливый и печальный. – Говоришь, знакомый Лехи? – спросила трубка. – Если знакомый, так объясни ситуацию.

– В каком смысле?

– В смысле – что теперь делать с той кашей, которую он заварил!

– А он что‑то заварил?

Ответом был искусный многоэтажный мат, исполнитель которого явно был мастером своего дела. Тут в трубке снова прорезался голос Циркача, который, видимо, пришел в себя после обморока.

– Извини, – сказал Циркач. – Я тут за водярой отходил... Ну, чтобы Леху помянуть. Вот купил, сейчас проведем все как надо. Мы сейчас возле «Интуриста» сидим. Сначала хотели просто взбодриться после ночи, а тут ты такие стремные вещи сообщаешь... Придется беленькой принять, причем основательно...

Я представил, где это можно сидеть возле «Интуриста», и ничего, кроме деревянных лавок с облупившейся краской, мне не вспомнилось. Какие‑то несолидные эти приятели Мухина. Но мне эти приятели были нужны.

– Алло, – сказал я. – Может, я подъеду сейчас к вам? Помянем Леху, ну и вообще... Поговорим.

– Подъедешь? – удивился Циркач. – Куда ты подъедешь?

– К «Интуристу». Минут через десять буду.

Циркач неожиданно заржал, что мало соответствовало поминальной обстановке:

– Ты думаешь, это какой «Интурист»? Ты думаешь, это у вас «Интурист», а это не у вас «Интурист»! Это мы с Пистоном тебе из Москвы звоним! Тот «Интурист», что на Тверской, въезжаешь?

– Постепенно, – ответил я. Получается, что Леха Мухин тырил деньги у Тыквина здесь, а в Москве его ждали компаньоны. Они ждали его и ждали его денег. Веселенькая стала вырисовываться картина.

– Так вы, значит, в Москве его ждете? – тупо повторил я. – На Тверской?

– Ну, сейчас мы его уже не ждем, – пояснил Циркач. – Нет смысла после того, что ты нам сообщил. Теперь мы будем его поминать. Часов до трех. А потом поедем спать. А вечером позвоним тебе, потому что нам нужно все эти Лехины дела решать.

– А что за дела? – торопливо спросил я, пока Циркач не отключился, чтобы перейти к «отпиванию» покойного друга.

– А ты не в курсе? – удивился Циркач. – Ну тогда мы тебе потом объясним. Пистон объяснит, у него язык лучше подвешен. Деньги‑то хоть при тебе?

Вот это был вопрос в самое яблочко. И тут все упиралось в мухинские деньги. Вот уж действительно деньги правят миром! Куда ни сунься, всюду они, проклятые!

– Плохо слышно, – сказал я, шипя и плюясь в мембрану телефона.