И вообще, если все странности в одну кучу собрать, то всё это выглядит очень подозрительно.

— Что? — замер с протянутой к корзине рукой Паньшин. — В чём дело?

Сима взгляд с корзины на меня перевела, в глазах тот же понятный вопрос:

— Почему задержка?

— Александр Карлович, корзину санитарке отдайте, пусть всё её содержимое немедленно выкинет на помойку! И саму корзину тоже.

— Вы в своём уме, Николай Дмитриевич? — опешил Паньшин.

И его супруга тоже посмотрела на меня, как на умалишённого, всплеснула своими пухлыми руками и горячо поддержала супруга:

— Никак нельзя на помойку! Сама государыня позаботилась, а вы выкидывать собрались? То, что вы задумали, это же вообще ни в какие ворота не лезет!

— Да с чего вы взяли, что это государыня позаботилась? — слегка повысил голос. — Только потому, что эта девица так сказала, что ли? И вы, адвокат, поверили голословному утверждению бывшей клиентки? А ведь совсем недавно мне тут про аварии и поджоги напоминали. И уже всё забыли?

— Какие аварии и поджоги? — Сима осеклась, забеспокоилась, головой закрутила. То на меня смотрит, то на мужа. — Александр, о чём говорит этот мальчик? Какие такие аварии?

— Я тебе потом расскажу, — поморщился Карлович и с укоризной на меня глянул. Мол, ну кто тебя за язык тянул?

— Сима, прошу вас, немедленно отнесите содержимое корзины на помойку, — вроде бы как и попросил я, но просьба прозвучала однозначным приказом. Само собой так вышло, а не потому, что постарался переключить внимание женщины на себя. — Вы что, забыли, как этот гусь по полу скакал? Он же весь в грязи! В бациллах, микробах!

Последняя фраза победила. Женщина тут же перевела взгляд на мужа, Паньшин, в свою очередь, на меня смотрит, и я пользуюсь моментом, показываю ему жестом, что нам нужно наедине остаться. Ушлый адвокат понимает меня сразу же и состраивает страдальческую физиономию, трёт якобы разболевшийся бок и жалобно стонет. Артист!

— Сделай, как он просит, прошу тебя, — говорит жене слабым голосом. — Что мы тут, с голоду, что ли, помираем, чтобы с полу есть?

Сима тут же кивает, подхватывает корзину, делает шаг в сторону выхода, но тут же притормаживает, как будто передумывает выполнять нашу просьбу. Оглядывается на мужа, но с того взятки гладки, он человек опытный, в семейной жизни дока и страдальческое выражение лица тому доказательством. Женщина вздыхает, переводит взгляд на меня…

— Я бы и сам, но мне вставать нельзя, — объясняю женщине своё поручение, и она поджимает губы, на это ответить ей тоже нечего.

Но дальше коридора корзину она не доносит. В отличие от меня в этой жизни она ориентируется грамотно и сразу же за дверями останавливается, подзывает к себе проходящую мимо санитарочку. Вручает ей корзину и в двух словах перепоручает ей это дело. А тут и давешний врач возвращается, и сталкиваются они все как раз перед нашей дверью. К сожалению, услышать, о чём они там начинают говорить или спорить, не получается, дверь плотно закрывается. Неразборчивый бубнёж удаляется от двери палаты, а Паньшин наседает на меня:

— Что вы такое приватное намеревались мне сказать, Николай Дмитриевич?

— Александр Карлович, вам не кажется странным такое настойчивое желание этой девицы постоянно находиться рядом с нами? — говорю, и сам понимаю, насколько дико звучит моё утверждение.

— Николай Дми-итриевич, ну что в нём такого странного? Совсем одичали вы там в своём имении, — тянет явно разочаровавшийся в моих умственных способностях Паньшин и ласковым голосом предлагает мне прилечь на кровать.