— Откуда? — удивился знатно Николай Егорович.

— Государь только что наградил, — поясняю этак скромненько. А сам доволен, наконец-то из глаз Жуковского пропали смешинки, да и сам он как-то подобрался. Даже сел прямо, а то сидел на стуле вольготно. — Так вот, нужно взять открытую с двух сторон трубу большого диаметра, поместить в неё макет птицы или, к примеру, моего самолёта, и начать нагнетать в неё воздух с противоположной стороны…

— Откуда вам это известно? — нахмурился профессор.

— Придумал, — отмахнулся.

И только собрался продолжать говорить, даже уже и рот открыл, да Николай Егорович меня перебил:

— Вот прямо сам и придумал?

— Вот прямо сам и придумал, — киваю и морщусь от боли. Рановато я на бок повернулся. Долго в таком положении лежать трудно. Уже боль подкрадывается потихоньку. Переворачиваюсь на спину.

— Да ты не обижайтесь и не подумайте чего дурного, — спохватывается профессор и поясняет. — Дело в том, что я приступил к постройке именно такой машины. Нигде в газетах и журналах об этом не упоминалось, поэтому прочитать вы никак не могли. Значит, что?

Это что, он меня спрашивает? Так в эту игру можно играть вдвоём:

— Что? — в свою очередь задаю вопрос.

— По всему выходит, что вам нужно учиться в Москве! — делает заключение профессор и пристально смотрит на меня в ожидании ответа.

— Никакой Москвы, — категорично открещиваюсь от такой чести. — Я уже поступил в училище и намерен его закончить!

— Жаль, очень жаль, — разочаровывается во мне Николай Егорович и замолкает.

Молчим оба. Я — устало, профессор — потому что размышляет о чём-то. После короткого молчания собирается что-то сказать, да как раз в этот момент его прерывают. Входная дверь в палату приоткрывается, и входит врач в сопровождении нескольких людей в белых халатах. Не церемонясь, но достаточно уважительно и вежливо выпроваживают в коридор Жуковского. Напоследок профессор «радует» обещанием завтрашнего посещения и откланивается. А меня начинают осматривать со всех сторон, крутят и вертят без жалости, не обращают никакого внимания на мои стоны.

Издевательство над моим организмом заканчивается не скоро. Консилиум ещё какое-то время находится в палате и обсуждает результаты осмотра. Что именно, понять сложно, в таком быстром темпе латиницу я не усваиваю. Выхватываю общий смысл, и он меня откровенно радует — ускоренными темпами иду на поправку!

Рано или поздно заканчивается всё, пришло время и этому осмотру. Господа в белых халатах вышли вон, и тут же дверь снова приоткрылась. Новый визитёр у меня, но это тот визитёр, появления которого я так долго ждал. Не так, конечно, как санитарочку с обедом, но всё же, всё же. Наконец-то господин Паньшин объявился…

— Ну как вы тут? — спрашивает, прежде чем войти.

— Да вы проходите, Александр Карлович, не стесняйтесь. Да и стесняться здесь некого, все свои, — улыбаюсь компаньону.

— А вас Государь соизволил ли навестить? — бочком-бочком просачивается в комнату Паньшин. Осматривает палату, меня, замечает Георгия на пижаме. Вздыхает, аккуратно садиться на стул. — Соизволил, как вижу.

— Вот, наградил за доблесть и храбрость, — говорю очевидное. — К вам тоже заходил?

— Заходил, — опять тяжко вздыхает Паньшин и косится на мою награду. — Да только меня в палате не было.

Вон оно что. Прозевал Александр Карлович визит столь важной персоны, не удостоился награждения из рук императора и оттого завидует мне сейчас уж не знаю какой, белой или чёрной, завистью. Надо бы его подбодрить для начала:

— Ничего, не горюйте.