|
Носильщики жались к стенам, словно воришки, – в этом великолепном отеле, выстроенном исключительно для веселья и удовольствий, им не было места. – Господин Оуэн… В серых перчатках! Серых нитяных перчатках! Но зачем? 2 – Мне, пожалуйста, кружку пива, – удовлетворенно выдохнул Мегрэ, выбивая на пол трубку. Настоящую кружку толстого стекла с удобной ручкой в форме уха, а не эту малюсенькую иностранную бутылочку, бережно перелитую в хрустальный бокал, как подают в «Эксельсиоре». В кабачке отставной комиссар чувствовал себя в своей тарелке, и сразу взгляд его стал одновременно тяжелым и острым, знаменитый, известный всей уголовной полиции Парижа взгляд, и какая то странная невозмутимость охватила его, как и всегда, когда мозг работал интенсивнее всего. Господин Луи сидел рядом с ним с важным видом, в черном костюме, и не проходило минуты, чтобы кто нибудь не поздоровался с ним, не подошел пожать руку в знак уважения. В этом кабачке, где на цинковой стойке высились горы сандвичей с ветчиной, как ни странно, больше было людей в смокингах и во фраках, чем в куртках, дам в вечерних платьях, чем в выходных костюмах. Но мужчины в смокингах – это были крупье, во фраках с черными галстуками – менеджеры, а с белыми – профессиональные танцоры, женщины в вечерних платьях – танцовщицы в казино. – Какие новости? – спросил Мегрэ, оглядывая посетителей; их мирок был ему хорошо знаком. – Столько новостей, что я тут, на клочке бумаги, записал их. Не хотите переписать для себя? Мегрэ, сделав знак, что не хочет, короткими затяжками покуривал трубку. Он делал вид, что внимательно наблюдает за тем, что происходит вокруг него, – на самом же деле не пропускал ни слова из рассказа господина Луи. – Прежде всего, жертва до сих пор не опознана, и отпечатки его пальцев, посланные в Париж по фототелеграфу, в картотеке Дворца правосудия не фигурируют. Это был молодой человек лет двадцати пяти – двадцати шести, слабого здоровья, регулярно употреблявший морфин. В момент смерти он тоже находился в состоянии наркотического опьянения. – Нельзя ли предположить, что неизвестный зашел в четыреста двенадцатый номер, разделся, чтобы принять ванну у господина Оуэна, и, потеряв сознание, захлебнулся? – Нет. На шее и на плечах трупа обнаружены ссадины, полученные при жизни и нанесенные, следовательно, убийцей, которому пришлось удерживать голову жертвы под водой. – Время смерти установлено? – Погодите, сейчас посмотрю… Шесть часов утра. Но вот какая любопытная деталь… Вы представляете себе расположение номеров? Сразу за ванной комнатой находится туалет… Он проветривается через форточку 50x50 сантиметров… Так вот, стекло этой форточки в номере четыреста двенадцать было вырезано алмазом, что позволяет предположить, что некто мог проникнуть в номер через нее… Снаружи, как раз рядом с форточкой, проходит железная пожарная лестница. Человек, обладающий достаточной гибкостью, по этой лестнице вполне сумел бы попасть в отель. – Чтобы войти в голом виде к господину Оуэну и принять у него ванну! – сквозь зубы повторил Мегрэ. – Забавно, вы не находите? – Я не стараюсь объяснить… лишь повторяю то, что мне сказали. – Блондинку допросили? – Ее зовут Жермена Девон… У нее действительно есть диплом медсестры, и до поступления на службу к господину Оуэну она работала сиделкой у другого шведа, господина Стилберга, который год назад умер… – Естественно, она ничего не знает! – Абсолютно ничего! Познакомилась она с Оуэном в Париже, куда приехала искать работу. Он нанял ее, и с тех пор она повсюду сопровождала его. Господин Оуэн, по ее словам, совершенный неврастеник, который боится, что сойдет с ума. |
