– Спасайся, mon enfant, – неразборчиво прохрипела Пигаль, говорившая через меховую муфту, которую прижимала ко рту. – Allons! Allons! Тут пожаг!

– А графиня?…

Пигаль подтолкнула ее.

– Мы должны выбигаться. Вниз, вниз, вниз.

Кашляя и задыхаясь, Элпью неохотно развернулась и побежала по каменным ступенькам вниз. Пигаль на всем пути подталкивала ее, пока они не выбрались из здания.

Когда, черные от копоти и судорожно хватающие воздух, они снова оказались на улице, Элпью обернулась и увидела, как прямо за спиной у Пигаль из двери, пошатываясь, выходит Подлец. На руках, на обожженных, мощных руках, он нес леди Анастасию Эшби де ла Зуш, баронессу Пендж, графиню Клэпхэмскую: от обгоревшего парика ее шел дым, набеленное лице покрылось черными пятнами, уподобившись шкуре фризской коровы. Графиня кашляла, но была жива.

Вся улица оказалась запружена: карета Пигаль стояла поперек дороги под углом, другая, еще большая по размеру, стояла впритык к ней, и во всю длину Феттер‑лейн выстроилась целая вереница портшезов, наемных экипажей и частных карет.

– Мы люди главного королевского камергера. – Двое крупных мужчин с обнаженными шпагами, выступив вперед, указали на Подлеца. – Это убийца?

– Нет‑нет. – Пигаль подняла руку. – Эттот человек – гегой! Убийца – высокий гыжий юноша.

– Гыжий? – переспросил один из стражей.

– Гыжий, с гыжими волосами, недоумки! – завопила Пигаль, хватаясь за собственную обгоревшую шевелюру.

– Думаю, он не… – Элпью оглянулась на кромешный ад. – Думаю, он, должно быть…

– Мертв, – отрезала графиня, ее как раз поставили на ноги, и она вытирала руки. – Таким образом, закончилось и все это ужасное дело.

– Тумаю, нет, – произнес маленький человечек, останавливаясь рядом с ней.

Элпью закатила глаза. Только не это – еще один немыслимый иностранный акцент!

– А какое вам, позволю себе узнать, до этого дело, сударь? – Графиня посмотрела на маленького, слегка сгорбленного мужчину с крючковатым носом. – Моя служанка Элпью и я чуть не погибли от руки сумасшедшего. И мы также знаем, что еще три человека, тело одного из которых сейчас догорает, были жестоко им умерщвлены. – Она фыркнула. – И если только мы не пошевелимся, будет принесена четвертая жертва. На рассвете несчастная женщина будет повешена за преступление, которого она не совершала.

Коротышка пальцем поманил графиню, собираясь что‑то прошептать ей на ухо.

Элпью смотрела, как менялось выражение лица графини, слушавшей шепот незнакомца. Сначала на нем было написано раздражение, затем скука, потом озадаченность, удивление, затем изумление, и наконец, она внезапно присела в низком реверансе. Коротышка приложил палец к губам, и графиня, выдохнув: «Ничего себе!», обернулась к толпе, пожимая плечами и стараясь казаться невозмутимой.

– Идем, Элпью, – позвала она тонким, сдавленным голосом. – В карету.

Превозмогая боль в каждой косточке своего измочаленного тела, Элпью поплелась к карете Пигаль и открыла дверцу.

Графиня указала пальцем вперед. На языке жестов это означало: «Дальше!»

Удивленная Элпью прошла мимо кареты герцогини.

Перед ней появился ливрейный лакей, с поклоном открывший дверцу другой кареты – больше и роскошней. Еще один лакей подал Элпью руку и учтиво помог ей в эту карету сесть. Графиня, непрерывно болтавшая с маленьким человечком, отставала на несколько шагов. Оба они затем присоединились к Элпью, форейторы и лакеи заняли свои места, и карета покатила в ночь.

– Позвольте мне претстафиться, – произнес человечек.