– Это за меня, любезный, – сказала Элпью, улыбаясь смотрителю.

Пока ее светлость с трудом поднималась на ноги, смотритель заглянул в конверт.

– Банковский переводной вексель, – прочел он, – выписан на счет печатника Кью для освобождения…

Графиня шагнула вперед, ткнув Элпью локтем под ребра.

– Меня! – проскрипела она.

Элпью, пришедшая в ярость от такой вопиющей лжи, вцепилась графине в волосы. Они остались у нее в руке, оказавшись довольно грязным рыжим париком.

Руки графини взметнулись к седой и практически лысой макушке, и ее светлость с истошным воплем бросилась на обидчицу, норовя распустить тесемки ее лифа. И в тот момент, когда Элпью потянулась к юбкам противницы, собираясь их сорвать, грудь ее покинула свое убежище. Элпью тут же отдернула руки, чтобы стыдливо прикрыть белоснежные сокровища с торчащими розовыми сосками.

Надзиратели и смотритель просто оцепенели при виде столь дивного зрелища. Воспользовавшись временным преимуществом, графиня нанесла Элпью завершающий удар, отчего та, попятившись, упала. Затем ее светлость, отряхнувшись с видом победительницы, выступила вперед, чтобы заявить о своем освобождении.

– Я леди Анастасия Эшби де ла Зуш, баронесса Пендж, графиня Клэпхэмская, и я требую своего освобождения, – провозгласила она.

Элпью, которая сидела на полу и лихорадочно запихивала свои груди назад в лиф, откуда они выскочили, подняла взор, и на глазах у нее выступили слезы.

– Ваша светлость? – запинаясь, проговорила она. – Леди Эшби? Неужели это вы?

Графиня глянула на эту взъерошенную потаскуху и улыбнулась самой ослепительной улыбкой, какая только возможна при почерневших зубах и отвисшем зобе.

– Как мило, когда тебя узнают. Да. – Она снисходительно улыбнулась Элпью, убедившись, что мужчины все это видят и слышат. – Это я, леди Анастасия Эшби де ла Зуш, баронесса Пендж, графиня… И прочее, и прочее… – Она снова обернулась к смотрителю. – Энглси‑хаус, Джермен‑стрит, Сент‑Джеймс… – Она протянула руку за бумагами о своем освобождении. – Думаю, вы найдете все документы в порядке, – объявила она, продолжая жеманно улыбаться. Элпью уже поднялась.

– Ваша светлость? Это же я. Ваша пропавшая Элпью, мадам. Только не говорите, что забыли меня. Вашу похищенную сироту.

Повернувшись, графиня уставилась на нее.

– Элпью? Неужели это моя дорогая Элпью? Этого не может быть… Я думала, что ты умерла…

– Нет, мадам. Похищенная, но живая.

Женщины упали друг другу в объятия и, сопровождая сцену бесчисленными вздохами и утирая набегающие слезы, вновь обрели друг друга после почти двадцатилетней разлуки.

– О, Элпью, Элпью, – приговаривала графиня.

– О, миледи, – ворковала Элпью.

– Это нежное, милое дитя, – воскликнула графиня, указывая на сорокалетнюю женщину в своих объятиях, – многие годы была моей личной горничной. Она была мне совсем как дочь. Пока однажды ночью ее не похитили подлые грабители – вместе с огромным и невосполнимым собранием моей серебряной утвари, и до сего момента я больше ни разу не видела своей милой малютки.

– О, мадам, мадам, – плакала Элпью. – Сколько я могу порассказать вам о той страшной ночи, и как я очнулась, связанная, с кляпом во рту – в сундуке, который привезли на пиратский клипер, направлявшийся в Новый Свет.

– Похищенная каперами и корсарами! – взвыла графиня. – Моя бедная Элпью…

Смотритель кашлянул, привлекая их внимание.