– Простите меня, дамы, но неужели вы потеряли интерес к своему немедленному освобождению?

Графиня тут же взяла себя в руки и шагнула вперед.

– Разумеется, нет, клоун. Только дай мне мои бумаги, и я немедленно освобожу тебя от своего присутствия…

Смотритель принялся зачитывать документ об освобождении.

– Освободить одну женщину, возраст около сорока лет, по имени Элпью. Подписано Джорджем Кью, эсквайром.

Графиня выхватила бумагу и просмотрела ее. Челюсть у нее отвисла.

– Но это же… – На какое‑то время она потеряла дар речи.

– Мое, – сказала Элпью, выходя вперед и вырывая документ из рук ее светлости.

Надзиратель уже стоял у калитки, готовясь открыть ее огромным коричневым ключом, который своими размерами превосходил, пожалуй, ключи святого Петра.

Элпью сделала несколько шагов и повернулась к графине.

– Я не забуду вас, мадам, – сказала она и вышла на улицу – на свободу.

К этому моменту графиня обрела власть над своей челюстью, и та заходила ходуном – то закрываясь, то открываясь.

– Маленькая лицемерная негодяйка, вероломная предательница, шлюха… Я отправлю ее в Новый Свет, когда выберусь отсюда, я ей покажу! Неблагодарная…

Подошедшие надзиратели взяли ее за руки.

– Она снова меня надула. – Ее светлость напрасно извивалась и дергалась, пока ее тащили по сырому коридору – хватка у них была крепкая. – Она меня обманула! Опять! Я уверена, что тогда она сама сбежала с серебром. Уверена. И мой муж. Его она тоже украла. Уф! Маленькая лицемерная воровка. «Новый Свет», как же. Вот когда я дам ей хорошего пинка под зад, тогда она прямехонько туда и полетит…

Втянув щеку, Элпью просматривала контракт. Газета скандалов, выходит каждые две недели, заполнить две странички. Плата: семнадцать шиллингов наличными.

Она посмотрела на мистера Кью, который пристально ее разглядывал. Если она не ошибается, в его глазах читается заинтересованность. Он очень хочет, чтобы она подписала.

– Двадцать шиллингов – и ударим по рукам. Двадцать шиллингов, думала Элпью, как раз то, что надо, у нее будет прекрасное жилье, с кроватью и всем необходимым, и достаточно денег на еду и дрова.

– Двадцать шиллингов! – воскликнул печатник. – По‑твоему, я царь Крез, что ты ждешь от меня таких трат?

– Никогда про него не слыхала, но если он был готов платить достойные деньги за хороший скандал, тогда – да. Фунт в неделю.

Мистер Кью покачал головой.

– Боюсь, это мне не по средствам.

Элпью поднялась с шаткого стула с осознанием того, что открыла свои карты. Она не раз видела, как это делала ее светлость, играя в бассет.

– Нужно открываться, – объясняла она тогда еще совсем юной Элпью, – когда знаешь, что в руки тебе идет стоящая вещь. Если у тебя на руках хорошие карты, можешь их выложить.

Что ж, карты у нее на руках неплохие. В этом она уверена.

Мистер Кью распахнул перед ней дверь.

Раны Христовы, он ее отпускает! Но все должно было пойти совсем не так. Он должен был согласиться на ее требование. Она подняла голову и твердо направилась к открытой двери.

– Восемнадцать шиллингов и шесть пенсов, – произнес печатник, когда она переступила через порог и в лицо ей дунул сильный, студеный ветер.

Восемнадцать и шесть, подумала Элпью. Значит, не будет дров.

Она помедлила. Она видывала ее светлость и в подобной ситуации. То, что Кью все‑таки снова заговорил на эту тему, доказывает его заинтересованность.

– Двадцать шиллингов, – сказала она, делая шаг во двор.

Он прошел за ней и, подбоченившись, встал в дверях.