Был дом просторный, люди, книги,

Свет оплывающего дня.

Об одиночестве, о воле,

То с упоеньем, то с тоской,

О тайной дружбе в шумной школе

Мечта являлась за мечтой,

Стремилась ласточкой живой.

Когда закат, немного грубый,

Расстелется за тем окном,

И розовым вдруг станет дом,

Шепнут младенческие губы

Два имени, что за собой

Ведут, как рог горниста, в бой.

Два имени. И молчаливо

Возникнут страшных два конца:

Тот труп в ненастье, у обрыва,

Тот снег, у смуглого лица.

И встанут две за ними тени,

Два призрака, истлевших без

Прощений, без успокоений –

Скажи: Мартынов и Дантес.

Любило слишком сердце наше

Глухой простор былых дорог,

И медяки в долбленой чаше,

И нищий взгляд: помилуй Бог!

Дорога пылью облачится,

Слепой высоко запоет,

На мальчика облокотится

И вслед за мальчиком пойдет.

За кладбищем, за старым домом

Пройдут они своим путем,

Тысячеверстным, но знакомым…

Там, может быть, и мы пройдем.

В осенний вечер слишком рано

Темнеет. Сядем у костра.

В дыму соснового тумана

Мы будем слушать до утра

О смерти дикое сказанье,

О жизни долгое молчанье,

И донесет издалека

Нам ветер, чрез поля и кручи,

Неотвратимый, неминучий

Скрип надмогильного венка.

Я слышу: гнется крест огромный,

Я слышу: стонет ржавый гвоздь,

И ветер, всероссийский гость,

Летит по всей России темной,

Метет фиалок черепки,

Гвоздик былые лепестки,

Что нам, в неотошедшей дрожи

Сицилианских роз милей,

Альпийской лилии дороже, –

В нас память совести прочней.

1927

«Пускай блаженство переходит в боль…»

Пускай блаженство переходит в боль,

Пускай любовь прейдет в измены,

Пусть от разбрызганной прибрежной пены

Останется на камнях только соль,

И над крестом возлюбленной могилы,

Где черви точат мертвые глаза,

Кощунственно не раз пройдет гроза,

Тревожа мертвеца полночной силой.

Пусть будет так. Но жизнь хотела быть

Величественной, женственной и ясной,

И не могу смириться и забыть

Ее рассвет пророчески прекрасный.

Париж, 1930

«Припомни день вчерашний…»

Припомни день вчерашний, –

Счастливые года!

От молодости нашей

Ни тени, ни следа…

Но мы еще живучи,

И можем повторить

Тот шквал, тот неминучий,

Что удалось прожить.

А помнишь, как, бывало,

Мы разбивались в кровь?

Начнем же все сначала,

И голод, и любовь.

Не говори, что силы

У нас с тобой не те:

Вот мир все в той же милой

И дикой красоте.

Пусть ты смирней и глуше,

Пусть я не хороша,

В бессонницу подслушай,

Как плачется душа.

О чем ее рыданья?

Она готова вновь

На вечное скитанье,

На нищую любовь.

1930

Надпись на книге

Если б я искал защиты

От всемирного огня,

Я б пришел к тебе навеки,

И укрыл бы ты меня;

Если б я боялся жизни,

Смерти, скуки, суеты,

Я б пришел к тебе навеки,

И меня б утешил ты.