— Наверное, имеешь, — Виатор вздрогнул и задумчиво прикусил губу, — знаешь, есть такие истории, которые всегда заканчиваются одинаково…

Путь ложился под ноги, и слова сами вырывались из груди. Виатор не только поведал своей спутнице о том, как попал в этот мир, о том, что ему суждено сделать, но и наконец-то рассказал хоть кому-то о том, что чувствовал всё это время. Со Спек оказалось невероятно легко говорить, внутри него как будто что-то разжали, и ему наконец-то начало становиться легче. Он поделился с ней тем, как видит во сне лица тех, кого убил, как пытается не думать о них, потому что каждый раз это вгоняет его в безвыходный моральный и чувственный тупик, из которого он никак не может выбраться. Он будто намеренно черствеет, чтобы не чувствовать, не понимать, каким человеком он становится. Что для того, чтобы стать освободителем и спасти тысячи жизней, ему приходится проходить через самые низы бытия, опускаясь до того, чтобы лишать невинных и без того настрадавшихся людей самого ценного — их жизней. Спек внимательно смотрела на него из-под мехового капюшона своим острым желтовато-рыжим взглядом. Тори в глубине души осознавал, что каждый новый человек, узнающий об их миссии — это непростительная ошибка, но он вдруг почувствовал, как эта девушка близка ему по духу. Может, их жизни сложились совершенно по-разному, но они оба были потеряны на своём тернистом запутанном пути, ведущем к туманному и незримому будущему. Он удивлялся, как эта проклятая золотоволосая заноза с наглой курносой мордой умудряется мгновенно переключаться на заботливое и понимающее существо. Он прекрасно помнил все её колкие реплики, её назойливость, её невыносимое порой поведение, но в то же время он видел её революционные, но по большей части справедливые мысли, её глубину, её нескончаемую жажду, ведущую по жизни. И упорно не понимал, как всё это может сочетаться в одном человеке.

Тем временем дорога упёрлась в углубление в скале, не слишком аккуратно обитое деревом, металлом и различным мало сочетающимся между собой мусором.

— Воодушевляет, — саркастично заметила Спек.

На стук в дверь никто не ответил, однако, она оказалась не заперта. Подумав, что возвращаться сейчас было бы глупо, путники вошли внутрь. Их встретила тесная гостиная, заваленная невероятным количеством хлама. Свет в неё пробивался только из небольшого окна над обшарпанной винтовой лестницей, ведущей на второй этаж. Сверху слышались разнообразные звуки: что-то булькало, гремело, шуршало, а поверх ступенек стелился лёгкий белёсый дым.

— Тейна Карагус? — осторожно окликнул Тори, но ответа не последовало. Тогда он начал пробираться к лестнице через наваленую прямо на проходе кучу гору различной утвари и ещё двенадцать знают чего. Вверху гостей встретила чуть более просторная и светлая комната. Вдоль её стен стояло несколько столов, вклинь уставленных различными баночками, склянками, мензурками и колбами. Кое-где горел огонь от спиртовки, то тут, то там были разбросаны книги, многие из них были открыты, и на страницах отчётливо виднелись корявые пометки, сделанные от руки. В комнате пахло чем-то тонким и «прохладным», аромат немного походил на цветочный, но абсолютно точно был рождён химикатами. Над одним из столов склонился сгорбленный седой старик совсем невысокого роста. Он был облачён в длинную потасканную мантию грязного цвета, подпоясанную старым протёртым ремнём. Сверху был неуклюже натянут льняной жилет и рваные ремешки непонятного предназначения.

— Тейна Карагус, — повторил Тори, закашлявшись. От неожиданности старик подскочил на своём месте и выронил на пол мензурку, отчего та с глухим звоном раскололась, оставив под собой след из вязкой розоватой жидкости.

— Простите, дверь была открыта, мы подумали…

— Ох, добро пожаловать! — старик зашёлся в искренней улыбке, — давненько ко мне никто не захаживал! — Виатор немного напрягся от такого неожиданного радушия.