Хмыкнул и, не дожидаясь ответа, поскакал вперед.

Я залюбовался скачкой. Вроде бы — сам неплохой наездник, но до цыгана мне далеко. Зарко, словно бы слился с конем в одно целое, а есть ли седло, удобное ли оно, или его вовсе нет — все равно! А стремена он и подгонять не стал — не нужны!

С утра стала портиться погода. Я привык, что пока мы были в Шварцвальде, солнце светило ясно, а по небу бегали беленькие облачка. Сегодня же, с той стороны гор, где был Урштадт, выползала огромная туча.

Словно отвечая моим опасениям, к нам вернулся Зарко.

— Ураган будет. Я впереди какой — то сарай видел, — сообщил Зарко. — Может, в нем и укроемся? Там даже крыша цела.

Сарай в Шварцвальде? Хм… Была бы пещера, я бы не удивился, а вот сарай. Ну, пойдем, посмотрим, пока гроза не началась. Если сарай — то это лучше, чем мокнуть под деревом.

Гневко ткнул меня мордой — дескать, забирайся, хоть и хромаю, но до сарая домчу быстрее, чем пешим ходом. Раз так, я вскочил на гнедого, Папуша пристроилась у меня за спиной и мы заспешили.

Черный цвет уже занял полнеба, где — то вдали погромыхивало, а из свинцовых туч вырывались молнии. Значит, скоро гроза доберется до нас. Мы ускорили шаг, миновали ельник и увидели сарай, о котором говорил Зарко. Пожалуй — не сарай даже, а целый дом.

Со стороны дом выглядел самым обычным, разве что круглый, так ведь у каждого свои причуды. Необычен был только цвет — желтый.

— Нежилой это дом — то, весь лишаем порос — хмыкнул Зарко. Поцокав языком, сказал с неожиданно прорезавшейся хозяйской ноткой: — Всего и дел — то — взять железную щетку, пройтись по лишайнику, а потом эти места чем — нибудь смазать. Можно олифой, а топленым жиром дешевле.

Это лишайник? А ведь и верно — сухой лишайник закрасил в желтый цвет камни, впился в оконные проемы, добрался крыши. Желтая крыша — ничего страшного. Главное, что она вообще есть!

— Худой дом, — вдруг заявила Папуша. — Может, не будем в него въезжать? Переждем под деревьями, не размокнем.

Мне дом тоже не нравился, но тучи уже сгущались, ветер усиливался и начала противно ныть ушибленная когда — то шея, подсказывая, что сейчас разразится буря.

— Мы переждем, а лошади? — повышая голос, чтобы перекричать ветер, выкрикнул я. — Поехали, а там разберемся.

— Ох, худой это дом! — причитала цыганка, крепко обхватывая меня руками, но я уже не слушал.

Спешившись, с огромным трудом, но протиснули лошадей сквозь узкую дверь, а потом плотно ее прикрыли. Мы успели вовремя. Сбились в тесноте и темноте, прижимаясь друг к другу, а за стенами начался настоящий ад. Ветер выл, визжал и кричал. Казалось — вот — вот снесет крышу. Было слышно, как ломались вековые деревья. Молнии били рядом с нами, втыкаясь в землю, освещая изнанку дома сквозь заколоченные ставни и щели. Одна из грозовых стрел вонзилась так близко, что даже сквозь камни на нас дохнуло жаром. Я приоткрыл дверь — в какой — то сотне ярдов от нас вспыхнула и, словно сухая солома, прямо на глазах сгорала огромная ель. Пламя было таким, что я испугался — не занялась бы следом и мокрая трава и, не перекинулись бы огненные языки на наше убежище. К счастью, от дождя между домом и опушкой леса натек ручей, ставший нашей защитой.

Неприятностей добавляли и кони. Даже Гневко нервничал, бил копытом, подрагивал всем мощным телом, так что говорить про кобылу? Зарко и Папуша висели у нее на поводьях, а мы с Гневко, как могли помогали. От гнедого, теснившего крупом подругу, было больше пользы, чем от всех нас.

Наконец — то грозу начало сносить в сторону, ветер слегка притих, а раскаты грома становились все глуше, сменившись ударами капель о кровлю.