|
Нет. Возможно. О черт, я не знаю. – А не припас ли ты для меня еще каких нибудь маленьких сюрпризов? Может быть, в одной из башен у тебя есть любовница с длинными золотыми волосами, которые она спускает из окна, чтобы ты мог по ним взобраться? А как насчет двух трех незаконнорожденных детей, скитающихся по окрестностям? Или сумасшедшего дядюшки, запертого в потайных покоях в тюдоровской части дома? – Тебе есть во что переодеться к обеду? – Есть одно платье, но нужно, чтобы Эмма его прогладила. Кроме него, у меня с собой ничего нет. Ну, так как, Колин, будут еще сюрпризы? – Я позову Эмму. А что до сюрпризов, то нет, их больше не будет, разве что… как ты узнала про дядюшку Максимилиана, моего двоюродного деда? Он и правда не в своем уме и каждое полнолуние воет на луну – но кто мог тебе об этом сказать? Обычно он ведет себя тихо, знай себе цитирует Робби Бернса и потягивает джин. – Полагаю, ты шутишь. – Да, черт возьми, шучу. Но дети – это уже разговор серьезный. Послушай, Джоан, они ведь просто дети, и они умненькие, смышленые, и главное – они мои. Надеюсь, ты не затаишь на них зла и не будешь дурно с ними обращаться только потому, что ты сердишься на меня из за того, что я ничего тебе про них не сказал. – Ты хочешь узнать, не намерена ли я швырять в них камни? – Джоан, я говорю серьезно. – Может быть, мне лучше швырнуть камнем в тебя? – Если ты достаточно окрепла, чтобы швыряться камнями, значит, нынче вечером мне уже можно будет заняться с тобой любовью. Она заметно побледнела, и он тут же ощутил укол совести. – Ох, Джоан, перестань! В конце концов я ведь не дикарь. – Рада это слышать. Сколько гувернанток перебывало у Филипа и Далинг, скажем, за последние два года? – Точно не знаю. Не более трех, самое большее – четыре. Одна из них пришлась не по вкусу Фионе, так что в ее увольнении дети не виноваты. А последняя гувернантка, чуть что, падала в обморок. Она была дура и размазня. – Ах, вот как? Размазня? Ну, хорошо, оставим это. Пожалуйста, скажи Эмме, чтобы она выгладила мое платье. Я приготовлю его для нее, когда распакую свой саквояж. – Она сама его распакует. – Нет, я предпочитаю сделать это собственноручно. – Как ты себя чувствуешь? – Превосходно. В этой комнате нет ширмы для одевания. Полагаю, ты принесешь мне такую ширму? – Зачем? Ведь ты моя жена, а я твой муж. – Мне не подобает одеваться и раздеваться у тебя на глазах – это неприлично. Кроме того, мне понадобится камеристка в помощь. Где расположена спальня графини? – За той дверью, – ответил Колин и показал рукой на дверь, которую Синджен до сих пор не заметила, потому что она сливалась с деревянной обшивкой стен. – Твоя первая жена спала там? – Джоан, почему ты спрашиваешь? Сейчас это уже не имеет никакого значения. Фиона умерла. Теперь мы женаты, и я… – Коль скоро ты уже получил мои деньги, ты можешь преспокойно отправить меня в лучший мир, к матери Далинг. Ты сказал, что та пуля в Эдинбурге предназначалась тебе. Возможно, это не так, Колин. Он схватил подушку и запустил ею в жену. Подушка угодила ей прямо в лицо. – Никогда больше этого не говори, слышишь? Ты моя жена, моя графиня, черт бы тебя взял! – Хорошо, не буду. Я просто была зла на тебя и поэтому сказала гадость. Прости меня. – На этот раз прощаю. Но в будущем будь любезна думать, прежде чем говорить. А сейчас перестань меня пилить. И поторопись. Обед подадут через сорок пять минут. |
