Нахмурилась.

Коснулась пальчиком виска, стирая морщины, которые осмелились появиться на совершенном ее лице. И совершенно иным, спокойным, голосом произнесла.

— Надеюсь, теперь ты осознаешь, в какое неудобное положение поставил весь наш род…

Нкрума мазнул хвостом по ковру.

Не то, чтобы он осознавал, во всяком случае, подозревал, что осознание это, на которое матушка столь уповала, было не достаточно глубоким, а раскаяние — искренним. Но годы жизни и немалый опыт подсказывали, что в данном конкретном случае следует согласиться.

Вообще, если с матушкой соглашаться, жизнь станет спокойней.

Предсказуемей.

А шкура — целее.

— Хорошо… хорошо, что есть шанс все исправить. Ты ведь постараешься сделать все возможное, чтобы исправить?

— Конечно, мама…

— Чудесно… я не сомневалась, что ты еще не потерян…

В данный конкретный момент времени Нкрума Одхиамбо из славного рода Тафано не отказался бы потеряться, сгинуть где-нибудь в песках Великой пустыни или, на худой конец, в Большом пылевом облаке Ифферно, которое по новым данным считалось условно разумным, а потому было запрещено к посещениям.

Но он лишь кивнул.

И позволил взглянуть на матушку сквозь ресницы. Выглядела та подозрительно довольной, что предвещало близкие перемены в жизни Нкрума.

— …и эта выходка… слишком нелепа, чтобы за ней не искали второго дна, — матушка положила сумочку на столик.

Щелкнула пальцами.

И приняла стакан с ледяной водой. Сделала глоток, прополоскала рот и сплюнула в приоткрытый венчик сацеллии. Получив долгожданную влагу, тот захлопнулся и свернулся в темно-красный шар. Шар втянулся в горшок, но не прошло и минуты, как на поверхности его появились тонкие иглы с капельками нектара…

— Да, пожалуй… будет интересно…

…и где-то в углу комнаты зазвенела глупая пустынная муха, разбуженная сладким этим ароматом.

— Итак, дорогой, — матушка проследила за полетом насекомого, которое вилось, привлеченное нектаром, но не спешило испробовать его. — Послезавтра корабль подойдет к внешнему кольцу… времени, чтобы приготовиться ко встрече…

Муха замерла.

Желтое полупрозрачное тело ее преломляло свет. Дребезжали слюдяные крылья.

Она казалась обманчиво неподвижной.

— …дом убрать… гости… мы обязаны представить твою избранницу всем… надеюсь, она окажется милой… если нет, это не так и важно…

Не важно?

Да…

— Для тебя, дорогой, она будет самой прекрасной женщиной во вселенной… надеюсь, пол-то ты не забыл указать? Потому что если забыл, то вполне возможно, он будет самым прекрасным мужчиной во вселенной…

Нкрума сглотнул.

Громко так.

А муха опустилась пониже. Она зависла над особенно крупной каплей, в которой отражалась и сама, и еще частично — белый потолок комнаты. Капля дрожала, муха колебалась.

Ее мучил голод.

И опасения.

— …но мы ведь надеемся на лучшее, верно? — матушка ободряюще похлопала по руке. — В конце концов, нашему народу давно пора покончить с вековыми предрассудками и замкнутостью, которая лишает мир благ цивилизации…

Нкрума вновь сглотнул.

Он в упор не помнил, указывал ли в анкете пол… ему это казалось очевидным, там, в пустыне. А теперь…

Самец.

Самка… гермафродит? И какие еще есть варианты?

Воображение нарисовало мелкого рыжего самца, покрытого частично хитином, частично — чешуей. И шелка традиционного облачения невесты-круона сползали с могучих плеч его, задерживаясь на россыпи хитиновых выростов.