Мысль об органе оказалась острой и больно кольнула, напомнив об Игоре, который сейчас ближе всех был к разбитому Сашей инструменту. Все говорило за то, что она так и будет сидеть в нем занозой до тех пор, пока он не приблизится к Игорю настолько, что ненависть, возникшая между ними, не выдавит ее.

Правда, это немного глупо выглядело даже в Сашиных глазах: ехать черт знает куда, только ради того, чтобы ударить другого человека по лицу. Но зачем еще ему нужно увидеть Игоря, он не представлял. Вот только это "нужно" было несокрушимым.

В последний раз скользнув взглядом по бывшим окнам бывшей учительницы, Саша пошел к дому, теперь уже следя за тем, куда идет. Его дом накатывал волной успокоения. Все в Саше как-то незаметно затихло, перестало трястись и проваливаться. А мысли упорядочились, и первой из них оказалась: "Только мы с мамой. Так было и до Лильки. До Игоря. Так и теперь будет. Спираль".

Вторично войдя в свой дворик, Саша смог заметить, что на тех листьях, которые были у самой земли, застыли темные капли. Видимо, с утра прошел дождь, которого он не застал. Или это было еще вчера?

Это "вчера" состоялось без него, но Саше придется разбираться, почему оно вышло именно таким. Себе он мог признаться, до чего ему хотелось расспросить Лильку обо всем, выведать подробности: "Почему? Как?" Он подозревал, что получил бы от этого мучительное удовольствие, к которому подсознательно стремится каждый русский: хоть однажды в жизни уничтожить себя до такой степени, чтоб осталась одна пыль, которая легко превращается в грязь. А уж из этой грязи вновь возродить человека — вот торжество победителя!

Формально Саша был русским только наполовину, но они с матерью так давно уехали из Латвии, и его связь с отцом была настолько призрачна, что много лет он чувствовал себя русским, и никем иным. Хотя сам их дом, из которого натерпевшийся от властей дядя Валдис пытался создать свою крепость, не имел ничего общего ни с одним из строений на их улице.

Правда, те дома, что строили себе нынче внезапно разбогатевшие и не до конца осознавшие это люди, тоже больше походили на крепости и примитивные готические замки, чем на русские терема. Таким образом, их хозяева пытались придать своей скудной жизни оттенок рыцарского благородства, не подозревая того, что большинство героев средневековья были настоящими разбойниками, грабившими и соседей, и случайных путников.

Возле старой черемухи Саша остановился. Сорока, усевшаяся на корявый, черный в сумерках ствол, издавала смешные звуки, будто давилась чем-то.

— Ш-ш! Не воруй! — он похлопал по холодной коре и засмеялся, потому что птица даже не шелохнулась. — А ты еще и глухая…

Его взгляд соскользнул на стоявший позади черемухи сарайчик, в котором много лет назад заночевала Лилька, забредя ночью в их двор: "Нечего было пускать ее дальше этого сарая!"

Иногда она говорила Саше, что он выглядит надменным аристократом, когда разговаривает с людьми, которые не нравятся ему. И он знал, что в нем действительно есть это умение отторгать ненужное, но не находил в этом ничего противоестественного: с какой стати самому быть приятным с тем, кто неприятен? Для Лильки же просто не существовало людей, которых она не принимала. До сих пор Саше казалось, что она вообще не способна кого-либо обидеть…

— Мам, это я! — крикнул Саша с порога, и она сразу выбежала навстречу с такой радостью, будто они и не виделись полчаса назад.

Угадав, что она не решится спросить, Саша сразу же сказал сам:

— Его там нет. Она говорит, что он уехал в свой домик в горах.