Когда они ехали обратно в управление, Делорм кратко выразила чувства, которые испытывали они оба:

– Ох уж эта работа. Иногда жалею, что не стала заниматься чем‑то более приятным. Например, не пошла в ассенизаторы.

28

Недовольство своей работой и смерть отца понемногу стали сказываться на состоянии Кардинала. Следующие два дня он не появлялся в отделе, всецело отдавшись печальным похоронным процедурам. Была церемония прощания в похоронном зале, и было отпевание в соборе, и была кремация. И Келли, и брат Кардинала хотели прилететь домой, но ледяная буря намертво парализовала аэропорт, и все рейсы в Алгонкин‑Бей и из Алгонкин‑Бей были отменены. Несмотря на утешения друзей и коллег, несмотря на нежную заботу жены, Кардинал чувствовал, что его подавленность становится все сильнее.

В пятницу он вышел на работу, и Делорм рассказала ему о том, как продвигается расследование. Этот рассказ занял не больше тридцати секунд, потому что никакого продвижения не намечалось. Центр судмедэкспертизы больше ничего не мог им сообщить; повторный опрос соседей доктора Кейтс не дал ничего нового, как и изучение вещей покойного Шекли под микроскопом.

– Послушай, – сказала наконец Делорм, – похоже, в этот раз мы не сможем его взять. Но вдруг что‑нибудь случится – потом, через месяц или через год? Он допустит ошибку или появится какой‑то свидетель, о котором мы сейчас не знаем, – и вот он, прорыв в расследовании. Но сейчас нам вряд ли что‑то светит.

Кардинал закрыл папку. Он готов был швырнуть ее в огонь.

– Ирония судьбы в том, – проговорил он, – что мы все‑таки должны тащиться на этот проклятый предвыборный банкет. Это меня бесит.

– Я знаю. Я просила Шуинара снять нас с этого мероприятия, но он отказал.

– Шуинар… Не знаю, что происходит с людьми, когда они становятся начальниками, но происходит это быстро. – Кардинал убрал папку в стол и с грохотом задвинул ящик. – Даже если бы Ларош не был у нас главным подозреваемым, я бы не стал помогать его паршивому кандидату. Из‑за Мэнтиса и его проклятого снижения финансирования получилось так, что моего отца, когда он попал в больницу, запихнули в коридор, и он так и пролежал там, пока его не выписали.

Делорм положила теплую руку ему на плечо.

Когда вечером Кардинал и Делорм ехали по черным пустынным улицам, в разных местах у них на глазах взорвались три трансформатора, озарив все вокруг очень красивыми голубыми вспышками.

К западу от Саммер‑стрит свет еще был, но уличные фонари сильно покосились. Некоторые сломались и теперь лежали поперек дороги, как поврежденные конечности. Некоторые еще горели. Команды монтеров очищали их от льда. Торговые центры и офисы по обе стороны дороги опустели, и улицы, ведущие на север, были безлюдны. Но к Маршалл‑роуд тянулась длинная вереница автомобилей. Похоже, предвыборному мероприятию, затеянному Ларошем, была нипочем даже ледяная буря.

– Невольно задаешься вопросом, – проговорила Делорм, – сколько человек проголосует за премьера, если станет известно, что руководитель его местного избирательного штаба – убийца.

– Кое‑кто проголосует. Один американский политик как‑то сказал: «Я могу проиграть на нынешних выборах, только если меня застанут в постели с мертвым мальчиком или мертвой девочкой».

– Вот это мне в тебе нравится, Кардинал. Ты во всем умеешь видеть светлую сторону.

Дорога к новому лыжному клубу была так щедро усыпана солью, что казалось, они едут по гравию. Цепочка задних фар змеилась по холмам и исчезала в лесу, медленно ползя вперед, словно гигантский красноватый червь.

Наконец они добрались до грозди светофоров, не работавших из‑за обледенения. Здесь же висел большой указатель с надписью «Лыжный клуб „Хайлендс“».