Вначале я обрадовалась, думала, она поможет мне, но через секунду эта радость прошла. Она уставилась на меня с такой ненавистью, которую никогда не видела. Конечно же, она злилась на меня и не раз, но то было другое. Мои страдания, похоже, доставляли ей удовольствие. Казалось, она хочет насладиться моими судорогами.
В тот миг мне стало жутко.
Представить не могу, на что она еще способна.
– Хадсон, ты ничего не понимаешь, – ответила Кендра как всегда своим снисходительным тоном. – Понимаю, маме сейчас нехорошо, но она ведь болеет.
Нет, она лжет.
– Пока я был в доме, никаких приступов не замечал, – к моей радости уверенно заявил Хадсон.
– За последний месяц, может, и да. Но это тянется давно. Ты не знаешь, потому что тебя тут не было. Ты не видел, как развивается болезнь. Иногда кажется, что она здорова, мыслит здраво. Так продолжается несколько дней, недель, а потом случается приступ, как сегодня. Вот почему я уговаривала ее жить со мной, – чуть спокойнее говорит Кендра. – Ты волнуешься, я понимаю, с таким ты раньше не сталкивался, но не переживай. Я знаю, как за ней ухаживать. Тебе разве не надо на работу? Я с ней посижу. Иди. С мамой разберусь.
При мысли о том, как она со мной разберется, меня начинает бить дрожь.
– Я маму не брошу.
– Впервые в жизни, – съязвила Кендра.
– И сколько еще ты собираешься упрекать меня прошлым? – спросил Хадсон – вопрос справедливый. Думая о наших отношениях с Кендрой, я многие годы задавала себе такой же я вопрос. – Я же приехал.
– Я не о прошлом. Хоть ты и приехал, но постоянно где-то пропадаешь. Мама говорит, что ты почти каждый вечер уходишь.
В глубине души мне стыдно. Не стоило ей этого говорить. Упомянула о гулянках Хадсона мимоходом, когда Кендра в последний раз забирала Мейсона. Она спросила, каково это иметь такого помощника, как он, и в ее словах было столько желчи, будто Хадсон только и говорит о том, что обо мне заботится, а сам ничего не делает.
«Он не только мне помогает, – ответила я тогда, думая, что защищаю его. – Он еще ходит на работу и гуляет с друзьями».
Откуда мне было знать, что этим она будет его упрекать.
– Искренне удивлена, что ты тут, – продолжала Кендра. – Была уверена, что сегодня ты не дома.
– На это ты и рассчитывала, когда накачивала ее? – спросила Хадсон.
– О господи. Не драматизируй. Не то чтобы я накачала ее.
– Видно же, что она под чем-то.
– Хадсон, она была не в себе. Я нашла ее в душе: сидела обхватив колени, вся мокрая, несла какую-то чушь, мне через силу удалось уложить ее в постель. Поэтому да, чтобы успокоить, я дала ей пару таблеток. Но это для ее же блага.
Мне хочется кричать. Там какое-то движение, похоже, кто-то шаркает. Снова раздается голос Кендры:
– Слушай, Хадсон, я понимаю, что все это непросто. Но доверься мне. Я медсестра. Знаю, что делаю. Будет лучше, если всем займусь я.
На несколько секунд наступает молчание. Потом на лестнице слышу звук шагов, идут двое.
Нет, прошу, не уходи.
Звук шагов становится все тише и тише, пока совсем не исчезает.
Хезер меня боялась.
По крайней мере, в последнее время точно. Всю неделю она меня избегала. Я с тревогой думал, может, это и не страх вовсе. Может, она узнала, что я изменил ей. Но откуда? В конце концов я заставил Хезер все объяснить. Она призналась, что боится не меня, а Кендру.
Хорошо, что про измену она не знает. Да, был на стороне один поцелуй. Признаю, совершил ошибку.
Сестру я на дух не переносил. Она постоянно меня подставляла. |