Изменить размер шрифта - +

     «О, в пехоте у них не было времени на славу... о, нет у них времени на хвалебные песни...» — Как дальше? — Пол не помнил слов, и я посмотрел на него с упреком. — «...НО К ВЕЧНОЙ СЛАВЕ ПЕХОТЫ...» Его лицо просияло. «СИЯЕТ ИМЯ РОДЖЕРА ЯНГА! Сияет имя... та-та-тата... Роджер Янг...»
     — Что с тобой, Стью? Подпевай, парень! Мы пропели «Крыло и молитву» и «Восславь Бога и передай патроны», только чтобы заставить его пожалеть, что он не родился раньше. Не вышло. Он явно был счастлив. На попутной машине мы отправились в город завтракать.
     — Никак не могу привыкнуть, — сказал, наконец, Пол. — К чему? — К тому, что Стью начинает таким молодым. — Ничего плохого в этом нет, — ответил я. — Твой успех в этом мире определяется не тем, когда ты начинаешь, а тем, когда ты выходишь из игры. — Когда ты бродячий пилот, мысли вроде этой иногда приходят тебе в голову.
     Картонка в витрине кафе гласила: Добро пожаловать, путешественники, заходите, а над нею — неоновая надпись со сползшей с трубок краской, которая читалась, как ЕАТ.
     Это было маленькое кафе с короткой стойкой и пятью кабинками. Официантку звали Мэри Лу, и это была девушка из далекой и прекрасной мечты. Она была так хороша, что мир вокруг нее посерел, и я, прежде чем сесть, схватился за стол, ища поддержки. На остальных она не произвела впечатления.
     — Как у вас французские тосты? — помню, спросил я. — Очень вкусные, — сказала она. До чего очаровательная женщина. — Вы это гарантируете? Хороший французский тост трудно приготовить. — Какая красавица. — Гарантирую. Я их сама готовлю. Это хороший тост.
     — Принято. И два стакана молока. — Это могла быть только Мисс Америка, играющая роль официантки в маленьком поселке на Среднем Западе. Я был очарован этой девушкой, и пока Пол и Стью заказывали завтрак, я задумался, с чего бы это. Разумеется, потому, что она такая хорошенькая. Этого уже достаточно. Но так нельзя — так плохо!
     Благодаря ей и благодаря нашему шумному открытию в Прери-ду-Шин я начал подозревать, что в маленьких городках по всей стране, возможно, живут десятки тысяч потрясающе красивых женщин, и как же мне теперь с этим быть? Впасть в транс от них всех? Поддаться колдовским чарам десяти тысяч разных женщин?
     Плохая сторона ремесла бродячего пилота, — думал я, — заключается в том, что ты видишь только изменчивую внешность, искры в темных глазах, короткую сияющую улыбку. Много времени требуется, чтобы узнать, не прячется ли за этими глазами и улыбкой полная пустота или совершенно чуждый тебе разум, а при отсутствии времени, приходится предпочесть сомнение проникновению в душу человека.
     Стало быть, Мэри Лу была символом. Не подозревая об этом, зная лишь, что один из мужчин за четвертым столом заказал французский тост и два молока, она превратилась в сирену на полном смертельной опасности берегу. А бродячий летчик, чтобы остаться в живых, должен привязать себя к своей машине и заставить себя быть всего лишь проплывающим мимо зрителем. Весь завтрак я провел в молчании.
     В ее словах так глубоко засел Висконсин, думал я, акцент почти шотландский. «Тост» звучал как тоост, «два» — как нежное дваа, а жареная картошка моего собрата была каарто-ошкой. Висконсин — это шведско-шотландско-американский язык, с долгими-долгими гласными, и Мэри Лу, говорившую на языке, бывшем для нее родным, было так же приятно слушать, как и глядеть на нее.
     Думаю, пора мне постирать кое-какую одежонку, — сказал Пол за кофе.
Быстрый переход