|
Думаю, пора мне постирать кое-какую одежонку, — сказал Пол за кофе. Одним ударом я был выбит из мыслей о девушке. Пол! А Кодекс Бродячих Пилотов! Стирка одежды — это нарушение Кодекса. Пилот-бродяга — это промасленный, пропахший керосином мужик... ты слышал когда-нибудь о чистом пилоте-бродяге? Парень! Что ты собираешься делать? — Послушай, я не знаю, как ты, а я иду в прачечную-автомат... ПРАЧЕЧНАЯ-АВТОМАТ! Кто ты такой, парень, фотограф из большого города или еще кто? Мы можем хотя бы спуститься к реке и отбить наши одежки где-нибудь на плоских камнях! Прачечная-автомат! Но мне не удалось заставить его отречься от своей ереси, и на выходе он заговорил об этом с Мэри Лу. — ...а при сушке, он лучше работает на отметке «среднее», чем «горячее», — сказала она на своем языке с ослепительной улыбкой. — Тогда ваши вещи не садятся. Вот и всё. — Великая Американская Летающая Прачечная, — сказал Стью себе по нос, запихивая нашу одежду в стиральную машину. Пока она там бултыхалась, мы лениво прогуливались по универмагу. Стью задумчиво остановился у ящика с замороженными продуктами в глубине зала, поддерживаемого деревянными столбами. — Если бы мы взяли этот обеденный набор, — размечтался он, — и прикрутили бы его к выхлопному коллектору да запустили бы двигатель на пятнадцать минут... — Получился бы мотор с подливкой, — сказал Пол. Мы прошли по кварталам Мэйн-стрит под широкой листвой и глубокой тенью дневного Райо. Методистская церковь, белая и аккуратная, выбросила свой старинный игольчатый шпиль далеко вверх, за листву, чтобы удержаться на этом якоре в небесах. День был тихий, спокойный, и единственным движущимся в нём предметом была случайная ветка в вышине, чуть колеблющая глубокие тени на газоне. Вот дом с витражами в створках окон. А там другой — с овальной стеклянной дверью, весь клубнично-розовый. То там, то здесь в окне, словно в раме, виднелась хрустальная лампа с висюльками. Боже, думал я, понятия времени не существует. Это вам не покрытое пылью, дергающееся звуковое кино, а здесь и сейчас, медленно и плавно всё это цветовое великолепие неторопливо кружит по улицам Райо, штат Висконсин, Соединенные Штаты Америки. Идя дальше, мы набрели еще на одну церковь. Здесь на газоне собрались дети под присмотром взрослых и пели. Очень серьезными голосами пели «Падает, падает Лондонский мост». И держась за руки, играли в этот мост и ныряли под него. Все, кто был на газоне, даже не взглянули на нас, словно мы были людьми, прибывшими сюда из другого столетия, и они могли смотреть сквозь нас. Эти дети вечно играли на этом газоне в «Лондонский мост» и будут играть вечно. Для них мы были не более видимы, чем воздух. Одна из женщин, присматривавших за игрой, нервно подняла взгляд, как оглядывается олень, смутно почуявший опасность, еще не готовый исчезнуть в глубине леса. Она не видела, как мы остановились и стали наблюдать за детьми, разве что уловила это каким-то шестым чувством. Не прозвучало ни слова, а «Лондонский мост» упал и потребовал двух других детей, которым пришла очередь стать новым мостом. Песня всё продолжалась, и мы, наконец, ушли. В аэропорту наши самолеты ожидали нас, как мы их оставили. Пока Пол с присущей ему особой аккуратностью складывал свою одежду, я затолкал свои вещи в сумку и вышел, чтобы заняться ремонтом проводки управления биплана. На это ушло не больше пяти минут молчаливой работы в неспешные, спокойные дневные часы, составляющие будни бродячего пилота. Пол, сам бывший парашютист, помогал Стью разложить купол основного парашюта в безветрии ангара. |
