|
Один молодой человек летал четыре раза, снимая каждый раз по нескольку пленок с помощью своего фотоаппарата «Polaroid». Через две недели он собирался уйти в армию, и поэтому тратил свои деньги так, будто собрался расправиться с ними полностью к концу этих двух недель. Я вспомнил о веселой и беззаботной жизни молодых пилотов-камикадзе, погибших совсем недавно... этот несчастный парень будет жестоко разочарован, если ему каким-то образом удастся выжить после первой недели в армии. Следующим в очереди на полет был фермер-великан, который держал в руках пластиковую сумку, наполненную до краев конфетами. — Эй, Дик, — обратился он ко мне, прочтя мое имя на ободке кабины. — Сколько ты возьмешь с меня за то, чтобы пролететь над моей фермой так, чтобы я мог высыпать это своим детишкам? До нее девять миль на север, она находится в районе восемьдесят первой станции. — Ну, это нужно будет пролететь 18 миль... будет стоить... пятнадцать долларов. Это, конечно, очень большая цена, но, видишь ли, когда мы вылетаем за пределы этой местности... Вполне подходящая цена. По рукам! Мои дети сойдут с ума, когда увидят, что их папаша летает в небе на аэроплане... Через пять минут мы оставили позади Кахокию и урчали над мягко вздымающимися холмами и приветливыми полями к югу от реки Де-Мойн. Он указывал путь, пока мы не приблизились к белому фермерскому дому в полумиле от дороги. Мы пошли на снижение и покружили над домом. На звук «Урагана»5 из дома выбежали его жена и дети. Он изо всей силы махал им, а они отвечали ему с земли, размахивая обеими руками. — Лети прямо над ними! — крикнул мне фермер, показывая сумку с конфетами, чтобы я понял, зачем это нужно. Биплан снизился до высоты 50 футов и зашел на круг как раз над небольшой толпой на земле. Его руки заработали, и конфеты полетели вниз. Дети, как мангусты, бросились врассыпную, молниеносно поднимая их с земли, то и дело вскакивая, чтобы помахать еще раз своему папе. Мы сделали еще два круга, и мужчина дал сигнал, что можно возвращаться. Мне никогда не приходилось летать с более удовлетворенным пассажиром. Он улыбался, как Санта-Клаус, летящий посреди лета по небу в своих красно-желтых санях. Он прилетел и улетел, как и обещал, хорошенькие маленькие дети были бесконечно счастливы, вот и сказочке конец. Но когда мы вернулись, для саней уже собралось много работы. Один пожилой скептик решил все же прокатиться, но предупредил меня: — Только без всяких этих ваших выкрутасов, ясно? Чтобы наверху все было гладко и красиво! Полет действительно получился гладким и красивым, пока не пришло время снижаться для посадки. Тут моему пассажиру вдруг пришло в голову начать отчаянно размахивать руками и дико визжать. Я кивнул и улыбнулся, сосредоточивая внимание на посадке, не расслышав ни одного его слова до тех пор, пока мы не остановились вновь возле дороги. — В чем было дело? — спросил я. — У вас в полете были какие-то неприятности? Что вы мне хотели сказать? — ООО-ХХХ! — сказал он с улыбкой человека, которому удалось провести саму смерть. — Когда мы снижались, там, после последнего разворота...оохх! Я увидел, что мы заходим на посадку в самый центр пруда, и поэтому завопил: «Выравнивай, парень, выравнивай!» И вы выровнялись как раз вовремя. День был очень жарким, и мотор не останавливался ни на минуту. Когда самолет приземлялся, целая толпа ребятишек устраивалась освежиться в потоке воздуха за хвостом биплана. Они плескались в воздушной реке, как молодая форель, разбегаясь со счастливыми улыбками на лицах каждый раз, когда я нажимал на газ, чтобы вырулить на взлетную полосу. Оказываясь в толпе пассажиров, я поднимал вверх свои защитные очки и расслаблялся на ветру, который обдувал кабину. |
