|
– А я преподаю в МГУ. – Ни хуя себе! Ты что, профессор?! – Нет. Старший преподаватель плюс младший научный сотрудник. – Ни хуя себе! Во влипла я! – Так вот… – Марина провела пахнущими кофе губами по смуглому Викину плечу, – ап-парат этот для обработки нормы. – Правда? – Да. – Здорово… – Это мой дедушка сделал. Он химик был. Ты норму пробовала хоть раз? – Однажды рискнула. У Зинки Лебедевой кусочек отщипнула. – То-то, киса. А я регулярно. Двенадцать лет. Но благодаря моему гениальному дедушке, она уже ничем не пахнет. Ясно? – Ясно. Молодец дедуля. И долго так висеть ей? – Сутки. Норму с вечера намочишь в крутом таком содовом растворе, размягчишь, чтоб кашицей стала. А потом в аппарат. Туда мела, соляной кислоты и немного едкого натра. Вот. В горячей воде час, а потом над раковиной. А через сутки она отвисится, колбы разъединяю, там внутри формочка стеклянная, такая же, как норма – квадратная… формочки – плюх… – Марина провела рукой по Викиному животу, погладила гладко выбритый лобок. – И милости просим. Такая же норма. – А не вредная она после всех этих кислот? – Нет, что ты. Они нейтрализуют. Ничем не пахнет. Как глина. – Но тогда может лучше делать из чего-нибудь? – Нет, киса. Это не то. Прижавшись к ней, Марина гладила ее гениталии. – Почему не то? – Потому что это не норма. Это подделка. А за подделки у нас… прелесть какая,… как ра-кушечка раскрывается… за подделки у нас не милуют. А тут все в норме. В норме… Они обнялись. Целуя Марину, Вика потянула ее за руку: – Пошли, пошли скорей. – Что, наконец захотелось, киса? – таинственно засмеялась Марина, – Пошли… Миновав темный коридор, они оказались в комнате. Вика быстро легла на тахту, подложи-ла под зад подушку, но вдруг приподняла голову: – Слушай, Маринк, но после аппарата-то все равно ведь говно? Ведь правда? Или другое что-то получается? Марина осторожно ложилась на нее валетом: – Да нет. Конечно, говном остается. Тут, как не перегоняй, ни фильтруй – все равно. Из говна сметану не выгонишь… – Это точно. Марина опустилась на Вику, провела руками по расслабившимся бедрам любовницы, по-гладила колени: – Но ты на этот счет не беспокойся, киса. Тебе ведь все равно не жевать. Вика улыбнулась в темноте и, недолго поискав, нашла губами в нависших над лицом гениталиях набухший влажный клитор Марины. Ключи запутались в скомканном носовом платке. Людмила Ивановна вытянула их за потертый плетеный ремешок, отперла нижний замок, потом верхний. Вошла. Положила сумочку на высокую тумбочку в прихожей, покосилась на себя в зерка-ло. Подкрашенная челка растрепалась, цветастый шарф слишком сильно выглядывал из-за во-ротника пальто. Разделась, скинула туфли и босиком прошла на кухню. Пластмассовый приемник трансляции оказался привернутым не до конца, комариный го-лосок диктора передавал последние новости. Людмила Ивановна повернула ручку. Голос окреп, заполнил кухню. Сваренный утром суп стоял на плите. Кран по-прежнему тек, вода проложила по эмали ржавую дорожку. Людмила Ивановна открыла холодильник, достала масло, кусок колбасы и яйцо. Диктор кончил перечень международных событий и более спокойным голосом заговорил о спорте. Людмила Ивановна зажгла две горелки, поставила суп и пустую сковородку, на которую бросила масло. За окном послышалось хлопанье крыльев. Голубь сел на подоконник, посмотрел на Люд-милу Ивановну. Она улыбнулась голубю и пошла и комнату. Телефон стоял на диване. Гвоздики в зеленой вазе были все так же свежи. |
