|
Не шуметь! Постников! Сколько раз можно говорить! Отстань от нее! Дверь отворилась, вышла нянечка, вытирая руки тряпкой. – Ну, как? – повернулась к ней Людмила Львовна. – Готово, – улыбнулась нянечка. – Проходите, не толпитесь. И по порядку на горшочки. Дети стали входить в комнату. Она была не очень большой с двумя зашторенными окнами. Вдоль стены на узком деревянном помосте стояли двадцать белых пронумерованных горшков. – Это какая, вторая? – спросила нянечка, пропуская детей и протянутой рукой касаясь их головок. – Вторая, – Людмила Львовна вошла и встала напротив помоста. – Садимся спокойно, не мешаем друг другу. Андрей! Сколько раз тебя одергивать? Дети, спустив штаны, расселись по горшочкам. – А что, не все? – нянечка махнула тряпкой на пустующий горшок. – Шацкого нет. Людмила Львовна прислонилась к стене. Нянечка отжала тряпку над ведром и положила на подоконник. – Штанишки на коленках. Ниже не спускаем. Не толкаем соседей! Света? Кто не покакает, тот рисовать не пойдет! – А я не хочу. – И я, Людмил Львовн. – Посидите, посидите. Захочется. Не толкаемся, кому говорю? Кто покакал, тот встает. Дети смолкли. Некоторые начали кряхтеть. Через несколько минут трое поднялись, подтянули штаны и сошли с помоста. Потом встал а девочка, придерживая юбку зубами, натянула трусики. – Кто покакал, тот не шумит и спускается в зал. Не шумит и не задерживается, Рубцова! Девочка скрылась за дверью. Встали еще несколько детей. – Так, Алексеев не покакал, он садится снова, – Людмила Львовна подошла и усадила улыбающегося Алексеева. – Пашенко Наташа, ты еще не хочешь посидеть? Ну, что это за крош-ка, куда это годится? Пашенко мотала головой, натягивала колготки: – Я не могу, Людмила Львовна. – Ну, беги, ладно. Алексеев, не болтай ногами! Нянечка унесла ведро. – Людмила Львовна, а я только пописал. – Теперь покакай. – А я не могу. Не могу писать и какать. Я или пописаю или покакаю. – Не выдумывай. Сиди. – А я все равно не покакаю. – А ты постарайся. Встали четверо. – Тебя что, прослабило? – Людмила Львовна заглянула в горшок Фокина. – Неа. – Чего – неа? Вон, понос, жидко совсем. Иди. Руки надо мыть перед едой. Фокин разбирал запутавшиеся помочи. – Господи, перекрутил-то! – вошедшая нянечка стала помогать ему. На горшках остались шестеро. – Ну как, Алексеев? Алексеев молча теребил сбившиеся на колени трусы. Одна из девочек громко кряхтела, уставившись расширенными глазами в потолок. Бритоголовый мальчик громко выпустил газы. Людмила Львовна улыбнулась – Вот, Алексеев, бери пример с Купченко! Две девочки встали. Потом встал бритоголовый, потом еше один. Сосед Алексеева тужил-ся, сцепив перед собой руки. Людмила Львовна достала из кармана халата часы. – Самая быстрая группа. Первая, так та сидит, сидит… Гершкович разревется, как всегда… У тебя бак готов? – А как же. Нянечка открыла шкаф, вытащила большой алюминиевый бак с красной надписью: ДЕТСАД N 146 ВНИИМИТ. НОРМАТИВНОЕ СЫРЬЕ Сосед Алексеева встал, с болтающимися у колен штанами проковылял с помоста: – Я все, Людмила Львовна. – Ну, иди. Вытянув руку, Алексеев ковырял застежку сандалии. – Что, один остался? – улыбнулась нянечка, снимая крышку с бака. – А он всегда до последнего сидит. Людмила Львовна зевнула, подошла к окну: – Алексеев, у тебя мама во Внуково работает? – Она инженер. |
