|
— И, конечно, с величайшим удовольствием уеду отсюда! Лишь бы нашелся дурак — место предложил! — Сперва надо здесь свою обязанность исполнить,— значительно проговорила Машурина, не переставая глядеть в сторону. — То есть? — спросил Нежданов, круто обернувшись к ней. Машурина стиснула губы. — Вам Остродумов скажет. Нежданов обернулся к Остродумову. Но тот только крякнул и откашлялся: погоди, мол. — Нет, не шутя, в самом деле, — вмешался Паклин, — ты узнал что-нибудь, неприятность какую? Нежданов подскочил на постели, словно его что подбросило. — Какая тебе еще неприятность нужна? — закричал он внезапно зазвеневшим голосом. — Пол— России с голода помирает, „Московские ведомости“ торжествуют, классицизм хотят ввести, студенческие кассы запрещаются, везде шпионство, притеснения, доносы, ложь и фальшь — шагу нам ступить некуда... а ему все мало, он ждет еще новой неприятности, он думает, что я шучу... Басанова арестовали, — прибавил он, несколько понизив тон, — мне в библиотеке сказывали. Остродумов и Машурина оба разом приподняли головы. — Любезный друг, Алексей Дмитриевич, — начал Паклин, — ты взволнован — дело понятное... Да разве ты забыл, в какое время и в какой стране мы живем? Ведь у нас утопающий сам должен сочинить ту соломинку, за которую ему приходится ухватиться! Где уж тут миндальничать?! Надо, брат, черту в глаза уметь смотреть, а не раздражаться по-ребячьи... — Ах, пожалуйста, пожалуйста! — перебил тоскливо Нежданов и даже сморщился, словно от боли. — Ты, известное дело, энергический мужчина — ты ничего и никого не боишься... — Я-то никого не боюсь?! — начал было Паклин. — Кто только мог выдать Басанова? — продолжал Нежданов, — не понимаю! — А известное дело — приятель. Они на это молодцы, приятели—то. С ними держи ухо востро! Был у меня, например, приятель — и, казалось, хороший человек: так обо мне заботился, о моей репутации! Бывало, смотришь: идет ко мне... „Представьте, кричит, какую об вас глупую клевету распустили: уверяют, что вы вашего родного дядюшку отравили, что вас ввели в один дом, а вы сейчас к хозяйке сели спиной — и так весь вечер и просидели! И уж плакала она, плакала от обиды! Ведь этакая чепуха! этакая нелепица! Какие дураки могут этому поверить!“ — И что же? Год спустя рассорился я с этим самым приятелем ... И пишет он мне в своем прощальном письме: „Вы, который уморили своего дядю! Вы, который не устыдились оскорбить почтенную даму, севши к ней спиной!. |
