— Порядок — это дело хорошее, Иван Палыч. А как его навести-то?

— Записывать людей на приём будем. Очередь — слыхала о таком? Организованная очередь! — сказал Артём, будто это было очевиднее всего. — Пусть приходят по очереди, не всей гурьбой. Ты будешь записывать — кто, с чем, во сколько. Я посмотрю, разберусь, кому срочно, кому можно подождать. Так и время сэкономим, и толпу разгонять не придётся. Прием — до обеда, операции и процедуры — после.

Аглая замерла, её улыбка поблекла, и она опустила глаза, теребя подол юбки. Артём нахмурился, заметив её растерянность.

— Что? — спросил он. — В чём дело?

— Иван Палыч… — Аглая замялась, её голос стал тише. — Я ж… не обучена грамоте. Ни читать, ни писать не умею. Разве что крестик поставить могу, да имя своё нацарапать, и то коряво. Как же я запишу-то?

Артём осёкся. Он совсем забыл, где находится. Верно. Деревенская девчонка, пусть и смышлёная, вряд ли ходила в школу.

Он провёл рукой по лицу — чужому, с неровной бородой, — и вздохнул. Его планы, такие простые на первый взгляд, уже упирались в реальность этого времени. Но отступать он не собирался.

— Ладно, — сказал он, глядя на Аглаю. — Это не беда. Что-нибудь придумаем. Номерки будешь выдавать. Я сам напишу, покажу, как. А ты будешь помогать — говорить людям, когда приходить, следить, чтобы не лезли без очереди. Справимся?

Аглая кивнула, широко улыбнулась.

— Справимся, Иван Палыч. Ежели вы научите, я постараюсь. Я ж шустрая, матушка говорит.

— Верю, — Артём улыбнулся, и на этот раз улыбка была искренней. Он отломил кусок пирога с капустой, откусил и снова почувствовал, как в груди разгорается тепло. Не всё потеряно. У него есть знания, есть руки, есть дело. А теперь, похоже, есть и помощница. — Завтра с утра и начнем. Собери людей, кто приходил, скажи, чтобы по одному заходили. И… найди мне бумагу какую-нибудь. Хоть обрывок. Карточки заведу. На каждого.

Аглая кивнула, её веснушки заплясали в свете лампы, и она поспешила к Марьяне — нужно было проверить девку. Артём проводил её взглядом, а потом вернулся к щам, зачерпнув ещё ложку. Впервые за этот безумный день он чувствовал, что, может быть, всё не так уж плохо.

Но вдруг тишину разорвал тревожный крик Аглаи:

— Иван Палыч! Помогите! Скорее!

Ложка выпала из его руки, звякнув о стол. Артём вскочил, сердце ухнуло в груди. Аглая стояла у скамьи, её лицо было белее мела, глаза округлились от ужаса. Он рванулся к ней, уже понимая, что дело в Марьяне.

На полу, у скамьи, лежала девушка. Она, видимо, очнулась, попыталась встать, но упала. Её рубаха задралась, открывая ногу, залитую кровью. Бинты, которые Артём так старательно накладывал, пропитались тёмной, почти чёрной кровью, и лужица под ней медленно расползалась по грязным доскам. Марьяна слабо шевелилась, её глаза, мутные от боли, метались, губы дрожали, шепча что-то неразборчивое.

— Чёрт! — вырвалось у Артёма. Он опустился на колени, пальцы привычно нащупали пульс — слабый, неровный. Кожа горячая, липкая. Инфекция? Сепсис? Или что-то хуже? Как же быстро! Ведь совсем недавно проверял — все было в порядке.

Он сорвал бинты, и запах — резкий, гнилостный — ударил в нос. Рана, которую он промывал, почернела по краям, а из разреза сочилась не кровь, а что-то тёмное, вязкое, с зеленоватым оттенком.

— Иван Палыч… — голос Аглаи дрожал, она прижала ладони к лицу. — Это… это Скверна! Настоящая! Она её забрала! Помогите ей!

Артём не ответил. Он понятия не имел, как с этим бороться.

Глава 4

Уфф!

Собраться и действовать согласно протоколу, не обращая внимания на… некоторые странности.