|
Взяв на кончик пальца, попробовал на вкус белый кристаллический порошок. Скривился, выплюнул. Вкус неприятный, мерзкий. Он! Гедонал или метил-пропил-карбинол-уретан. Белый кристаллический порошок неприятного вкуса, трудно растворимый в воде, легко — в спирте, эфире, хлороформе. Хорошее снотворное, дающее устойчивый, глубокий сон. Общее обезболивающее средство, вводимое путем внутривенной инфузии.
Есть! На Марьяшу точно хватит! Теперь инструменты бы. Что-то есть, но… Зажимы, Кохера, Келли… скарификатор не худо бы, пилы… Где все это приобрести? И, на какие средства?
Видя доброе расположение доктора, Аглая, межу тем, разговорилась и болтала без умолку, перейдя от Живицы и Скверны к обычным деревенским сплетням, без которых не обходиться ни одна, уважающая себя, провинция.
— А Парфен-то Коньков — как ему — оп-па! Все из-за Верки, а Верка-то — баба гулящая, то все знают! Одначе, мужиков приваживала… И Мишка-пахарь — к ней… А там уж — Никодим Иевлев, кузнец наш. Так-то он хороший, хоть и нелюдим и хмуриться вечно… А уж как лишнего выпьет — ухх! Вот и тогда напился «казенки», да Мишке-пахарю глаз-то и подбил! Ишо два зуба выбил. Мишка к становому жалиться побег… Едва ли не засудили Никодима! Хорошо, обчество затупилось — как же в деревне без кузнеца? Его и посейчас на войну не взяли — потому как кузнец! А кузнец он — хорош… Еще шорников не берут и тех, кто на железке, с паровозами… Так вот, кузнец-то потом…
— Постой! — подскочив, Артем едва не опрокинул чернильницу. — Ты сказала — кузнец? Хороший?
— Да умелый! Говорю ж — в руках все горит. Как-то даже какому-то городскому повозку безлошадную починил… как ее… Авто-мобиль!
— Автомобиль, говоришь…
— Да хоть блоху подкует, как в той песне! Только, говорю ж, нелюдимый он. Жена померла, живет с сыном болезным…
— С болезным? А где, говоришь, живет?
— Да у ручья, недалече… Я покажу!
Девушка сорвалась было, да доктор пристукнул ладонью по столу:
— Сидеть! Сам найду. А ты здесь останься, с больной. Я после приду — тут, в больничке, и заночую.
— Да я б, Иван Палыч и сама б…
— Нет! — не давая ей возразить, перебил Артем. — Ты — домой, спать. Все же — девушка. А завтра у нас работы невпроворот, забыла? Очередь организовывать, прием вести. Может, если все по добру будет, так и операцию проведем…
* * *
Дом сельского кузнеца Никодима Иевлева Артем отыскал быстро — село есть село, не город. Добротный, рубленый в обло, пятистенок с высоким крыльцом и крытой серебристой дранкою крышей, располагался на самой околице, вблизи неширокой речки. Там же, у речки, виднелось небольшое дощатое строение — похоже, что кузница. Тесовый забор, ворота, чуть левей — небольшая калиточка.
Вечерело. Все так же накрапывал дождь. Вот ведь, послал черт погоду! В такую-то непогодь хороший хозяин собаку на улицу не…
Из-за забора донесся истошный собачий лай. Звякнула цепь.
Подойдя ближе, молодой человек постучал в ворота:
— Хозяева-а! Дома кто есть?
Скрипнула дверь. Во дворе послышался чей-то грубый голос, урезонивавший пса:
— Цыть, Трезор! Цыть! Цыть, кому сказано? Кого еще там черти принесли?
— Черти принесли вашего доктора! — хмыкнув, отозвался Артем. — Мне б кузнеца, Никодима…
— Кому Никодим, а кому — Никодим Ерофеевич!
Калитка открылась.
Здоровенный — косая сажень в плечах — мужичага в серой, распахнутой на груди косоворотке, хмуро взглянул на гостя. Борода, кустистые брови, широкий, с прожилками, нос. |