|
Желая успокоить, она обняла его обеими руками. В ответ он сжал ее с таким отчаянием, что у нее хрустнули ребра. Макси прижала его голову к груди, словно это был испуганный ребенок. Она подумала, что, возможно, он во время своих странствий подхватил малярию, и она спросила: – Отчего вас так трясет? Лихорадка? – Нет, – ответил он голосом, в котором, как он ни сдерживался, прорывалась дрожь. – Это был просто кошмар. Макси погладила его по голове. – «Просто кошмар»? Такого не бывает. Ирокезы считают, что сны и кошмары идут из глубины человеческой души. Что тревожит вашу душу? Последовала такая долгая пауза, что Макси уже отчаялась получить ответ, но потом Робин едва слышно сказал: – То же, что и всегда: предательство, кровь, убийство людей, которые при иных обстоятельствах Могли бы стать моими друзьями. В голосе Робина слышалось холодное отчаяние. Макси вспомнила фермера, который сердился, когда обнаружил их у себя в сарае. Робин со знанием дела говорил с ним о войне, хотя ни разу не сказал, что служил в армии. Но Макси вдруг вспомнила, что он этого и не отрицал. – Вы действительно служили в армии? – спросила она. – Нет, солдатом я никогда не был. Ратный труд гораздо чище, – с горьким юмором ответил Робин. – Кем же вы тогда были? – Я был шпионом. – Робин откинулся на подушку и трясущимися руками вытер пот со лба. – Целых двенадцать лет. Мне было всего двадцать, когда я начал. Я лгал, воровал, иногда выступал в качестве наемного убийцы. И это у меня очень хорошо получалось. Его признание потрясло Макси, но не удивило. Оно было неожиданным, но все объясняло. – Тогда мне многое становится понятным. А я то думала, что вы обыкновенный вор или мошенник. – Я бы предпочел быть обыкновенным вором. Я принес бы гораздо меньше вреда. Перед мысленным взором Робина возникли искаженные лица тех, кого ом знал, и безликие толпы неизвестных ему людей, которые погибли в результате его донесений. Он задрожал еще сильнее. «Как было бы хорошо, – подумал он, – если бы эта дрожь разнесла меня на куски». Это был самый тяжелый приступ из всех, что он перенес. Ему было неприятно, что Макси видит его в таком жалком состоянии, но он все равно цеплялся за нее, как за спасательный канат, который, может быть, вытащит его из беснующихся волн душевного шторма. Но тут Макси заговорила снова: – Вором движет только корысть. Я не верю, что вы стали шпионом из корыстных соображений. – Нет, конечно. Шпионством не разбогатеешь. Я согласился этим заняться, потому что считал, что борьба с Наполеоном – правое дело, и что этим я принесу пользу своей стране. Но с течением времени кровь, которой я обагрял руки, ложилась все более тяжким бременем на мою совесть… Макси подняла голову, и ее шелковистые волосы коснулись его щеки. От них исходил горьковато сладкий запах лаванды. – Расскажите мне, как это началось. Не изучали же вы шпионское дело в Оксфорде! – Вообще то я учился в Кембридже. – Робин слегка усмехнулся при мысли, что Макси точно определила, какое он получил образование. – Когда я окончил второй курс, в Европе впервые за десять лет заключили перемирие. Я решил съездить на каникулы во Францию. Там я скоро понял, что военные действия вот вот возобновятся. Случайно я узнал нечто такое, что должно было заинтересовать министерство иностранных дел, и я послал сообщение моему троюродному брату, который там служил. Люсьен немедленно приехал в Париж, чтобы со мной поговорить. Мои сведения оказались очень важными, и он предложил мне остаться во Франции, когда окончится перемирие. Кроме того, что я по природе склонен к авантюризму, моя мать была шотландкой, и это давало мне доступ в шотландскую колонию, которая обосновалась в Париже после поражения восстания в тысяча семьсот сорок пятом году. |
