|
– Боюсь, что и шпионом то я стал отчасти для того, чтобы ты гордился мной. Я знал, что смогу быть хорошим шпионом. Конечно, шпионаж – низкое и позорное занятие, но оно было необходимо, чтобы справиться с таким чудовищем, как Бонапарт. Мне было очень обидно, что ты не одобрял моей деятельности, но, втянувшись в нее, я уже не мог отступить. Джайлс поднял голову. – Я никогда не осуждал твою деятельность. По правде говоря, я очень гордился твоей смелостью и ловкостью. Робин поднял брови. – Неужели? Да мы с тобой если о чем и спорили, то о моей работе. Неодобрение ощущалось в каждой строчке твоих, между прочим, чрезвычайно редких писем. А когда я был в Лондоне четыре года назад, мы здорово поссорились. Джайлс отвернулся. – Мне жаль, что я в тот раз вышел из себя. Но я очень беспокоился за тебя. Мне казалось, что ты на грани срыва. Я считал, что Англия прекрасно обойдется без тебя. – Да, в "гот раз я был в неважном состоянии, – признал Робин. – Но, если бы я тогда уехал в тихое йоркширское поместье, я бы помешался. Я предпочитал продолжать свою работу, а там уж как повезет. – Ты правильно сказал, что мы разные люди. Для меня Вулверхемптон всегда был прибежищем и спасением. Они опять долго молчали. Потом Робин устало проговорил: – После смерти мамы все мы в Вулверхемптоне были отравлены ненавистью. Я не осмеливался к тебе приставать, опасаясь, что у тебя иссякнет терпение. Эта мысль была мне невыносима. Джайлс грустно усмехнулся. – Я чувствовал то же самое: если я позволю себе лишнее, ты взовьешься в воздух, как стрекоза, и никогда уже не вернешься. У Робина пересохло во рту. Он чувствовал себя более виноватым, чем когда рылся в библиотеке Наполеона. – Джайлс, ты был добрым гением моего детства. И сейчас я, не задумываясь, отдам за тебя жизнь. Таких дорогих для меня людей на свете всего двое – нет, трое. Мне жаль, что я не сумел сказать тебе этого раньше и что ты хоть на минуту усомнился в моей привязанности. Джайлс потер лоб, закрыв широкой рукой лицо. Когда он опустил ее, в глазах блестели слезы. – Братьям полагается любить друг друга, но я считал, что это я люблю тебя, а ты меня нет. Эти слова развязали тугой узел в сердце Робина. Да, братьям полагается любить друг друга, и они с Джайлсом любят друг друга. Тридцать три года его жизнь состояла из одних сложностей, и наконец то он нашел скальное основание, на котором строится простота. Оно существовало всегда – надо было только поискать. Он молча протянул брату руку, и Джайлс крепко ее пожал. Вот теперь Робин по настоящему почувствовал, что вернулся домой. Когда их руки разжались, он заметил: – Нам давно следовало поговорить. Но почему тебе вздумалось сделать это именно сегодня, на званом вечере? Джайлс смущенно рассмеялся. – Когда я увидел, как ты обхаживаешь Дездемону, во мне всплыли все застарелые обиды. Очаровывай других женщин сколько хочешь, но не Дездемону. – Поверь, тебе совершенно нечего опасаться. Мы разговаривали только о тебе. В глазах этой женщины тебе нет равного, и я не стал ее разубеждать. Я вижу, что у тебя по отношению к ней серьезные намерения? – Да, – признался Джайлс. – Пойду ка поищу ее. Мне легче, когда она рядом. Робин отлично его понимал. Этот запоздавший на много лет разговор с братом принес обоим огромное облегчение. Однако Робину казалось, что его пропустили через эмоциональную молотилку. Сейчас ему больше чем когда либо была нужна Макси. Глава 32 Макси разговаривала с лордом Микаэлом Кеньоном. Это был высокий шатен с жилистым тренированным телом воина. Увидев Робина, она лукаво улыбнулась. – Лорд Микаэл рассказывал мне про вашу встречу в Испании. По его словам, вы тогда изображали из себя ирландского священника. |
