– Благодарю, – сказала Барри и забрала диски. – Вы также утверждали, что обеспокоены некоторыми деталями на картине. Вы можете сослаться на определенный источник, где было бы четко сказано, что тучи свидетельствуют о самоубийстве?

– Нет. Такого источника нет, это результат наблюдения за работами детей.

– Не могли бы вы назвать источник, где было бы сказано, что высунутый изо рта язык свидетельствует о сексуальном насилии?

– Опять‑таки, это компиляция разных случаев.

– Следовательно, вы не можете безапелляционно утверждать, что наличие красного и черного цвета свидетельствует о том, что человек хочет себя убить?

– Нет, конечно. Но в девяноста процентах случаев, где на рисунках присутствовали красный и черный цвет, как на этом, мы обнаруживали склонность к самоубийству.

Барри улыбнулась.

– Как, интересно, вы прокомментируете это?

Она достала плакат и протянула его Сандре Вернон.

– Протестую! – тут же воскликнул Джордан, подходя к судье. – Что это, скажите на милость, такое? – поинтересовался он у Барри. – И какое это имеет отношение к нашему делу?

– Бросьте, Джордан. Это же Магритт. Я знаю, что вы полный профан в живописи, но даже вы в состоянии понять, куда я клоню.

Джордан повернулся к судье.

– Если бы я знал, что она приволочет сюда этого Магритта, я бы больше узнал о живописи.

– Да бросьте! Мне это только вчера вечером пришло в голову. Предоставьте мне немного свободы действий.

– Если обвинение поставит это на трибуну, – заявил Джордан, – я тоже потребую развязать мне руки. Мне нужно время, чтобы узнать больше о Магритте.

Барри ласково улыбнулась.

– При том, как вы разбираетесь в искусстве, вашему подзащитному стукнет семьдесят, пока вы будете изучать живопись.

– Мне необходимо время, чтобы ознакомиться с творчеством Магритта, – повторил Джордан. – Может быть, он лечился у этого чертова Фрейда.

– Я разрешаю, – сказал Пакетт.

– Что? – хором спросили Барри и Джордан.

– Я разрешаю приобщить эту улику, – повторил судья. – Джордан, защита сама вызвала специалиста по живописи. Пусть Барри отточит на нем свои зубки.

Джордан вернулся на место, а Барри показала репродукцию Магритта свидетелю.

– Вы узнаете картину?

– Разумеется, это Магритт.

– Магритт?

– Бельгийский художник, – объяснила Сандра. – Он написал несколько вариантов именно этой работы.

Она указала на изображение силуэта мужчины, чей классический котелок был наполнен тучами.

– Вы не находите общее между этой репродукцией и картиной, которую вас просил прокомментировать мистер Макфи?

– Нахожу, разумеется. Здесь тоже изображены тучи, хотя у Магритта не такие грозовые, и заполняют они не только глаза, но и всю голову. – Сандра улыбнулась. – Вам, похоже, нравится Магритт.

– Кое‑кому определенно нравится, – пробормотал Джордан.

– Магритт обращался к психотерапевту? – спросила Барри.

– Не знаю.

– Он обратился к нему, когда написал вот эту картину?

– Понятия не имею.

– Он находился в депрессии, когда это писал?

– Не могу сказать.

Барри озадаченно повернулась к присяжным.

– Значит, по‑вашему выходит, что арт‑терапия – не решающий аргумент. Вы не можете, глядя на картину, без всякого сомнения сказать, что человек, правдоподобно изобразивший язык, подвергался сексуальному насилию.