|
Как глупость или лень. Для меня оно означает некое волшебное царство антилогики, если угодно -- полный кич, по ту сторону всяких ценностей и фактов, царство чистой фантазий, чистой случайности, царство чувств, ни капли честолюбия, полнейшее безразличие ко всему, то есть нечто такое, что мне совершенно чуждо и потому меня очаровывает. Я посмотрел на Хирша с сомнением. --Ты сам-то веришь тому, что говоришь? Он рассмеялся. --Конечно, нет, -- потому меня это и очаровывает. --Ты и Кармен нес подобную ахинею? --Разумеется, нет. Она бы и не поняла ничего. --Ты вот сейчас наговорил кучу всяких слов, -- сказал я. -- Ты что, правда думаешь, что это все так просто? Хирш поднял на меня глаза. --Считаешь, я ничего не смыслю в женщинах? Я покачал головой. --Нет, я так не считаю, хотя вообще-то для героев вполне естественно ничего в них не смыслить. Победители обычно не слишком в этом разбираются, зато побежденные... --Почему, в таком случае, победители считаются победителями? --По той причине, что понимать что-то -- еще не значит победить. Особенно когда дело касается женщин. Это одна из несуразностей жизни. Но и победители, Роберт, тоже не всегда остаются победителями. А простые вещи не стоит без нужды усложнять, жизнь и без того достаточно сложна. Хирш махнул продавцу в белом халате за стойкой драгстора, где мы доедали свои гамбургеры. --Ничего не могу с собой поделать, -- пожаловался он. -- Эти ребята до сих пор напоминают мне врачей, а драгстор -- аптеку. Даже гамбургеры на мой вкус отдают хлороформом. Тебе не кажется? --Нет, -- сказал я. Он усмехнулся. --Что-то мы сегодня наговорили много пустых слов. Ты тоже внес свою лепту. -- Он посмотрел мне в глаза. -- Ты счастлив? --Счастье? -- проговорил я. -- Знать бы, что это такое. Я лично не знаю. И не особенно стремлюсь узнать. По-моему, я бы понятия не имел, куда с ним деваться. Мы вышли на улицу. Мне вдруг почему-то стало страшно за Хирша. Как-то никуда он не вписывался. А меньше всего в свой магазин электротоваров. Он же в своем роде конкистадор. Но куда податься в Нью-Йорке еврею-конкистадору, если военный комиссариат уже отсеял его за непригодностью? Джесси возлежала на тахте в нежно-розовом халате, воплотившем дерзновенную мечту бруклинского портняжки об одеянии китайского мандарина. --Ты как раз вовремя, Людвиг, -- сказала она. -- Завтра меня отправляют на заклание. С красным лицом и горячечным блеском в глазах, Джесси источала натужную, бодряческую жизнерадостность. При этом ее округлая детская мордашка застыла от страха, который она тщетно силилась в себе заглушить. Казалось, страх передался даже волосам -- они буквально встали дыбом вокруг всей головы и торчали на затылке, словно кудряшки перепуганной негритянки. |
