|
--Отвага! -- хмыкнул Равич. -- Я готов заснуть на много лет, лишь бы проснуться и никогда больше не слышать этого слова. Одно из самых испохабленных слов на свете. Прояви-ка вот отвагу и сходи к Джесси. Наври ей с три короба. Развесели ее. Это и будет отвага. --А врать ей обязательно? -- спросил я. Равич кивнул. --Давай куда-нибудь сходим, -- сказал я Марии. -- Куда-нибудь, где будет весело, беззаботно и непритязательно. А то я оброс печалью и смертями, как вековое дерево мхом. Премия от Реджинальда Блэка все еще при мне. Давай сходим в "Вуазан" поужинать. Мария устремила на меня невеселый взгляд. --Я сегодня ночью уезжаю, -- сказала она. -- В Беверли-Хиллз. Съемки и показ одежды в Калифорнии. --Когда? --В полночь. На несколько дней. У тебя хандра? Я покачал головой. Она втянула меня в квартиру. --Зайди в дом, -- сказала она. -- Ну что ты стал в дверях? Или ты сразу же хочешь уйти? Как же мало я тебя знаю! Я прошел за ней в сумрак комнаты, слабо освещенный только окнами небоскребов, как полотно кубистов. Неподвижный, очень бледный полумесяц повис в проплешине блеклого неба. --А может, все-таки сходим в "Вуазан"? -- спросил я. -- Чтобы сменить обстановку? Она внимательно посмотрела на меня. --Случилось что-нибудь? -- спросила Мария. --Да нет. Просто какое-то вдруг чувство ужасной беспомощности. Бывает иногда. Все этот бесцветный час теней. Пройдет, когда будет светло. Мария щелкнула выключателем. --Да будет свет! -- сказала она, и в голосе ее прозвучали вызов и страх одновременно. Она стояла меж двух чемоданов, на одном из которых лежало несколько шляпок. Второй чемодан был еще раскрыт. При этом сама Мария, если не считать туфель на шпильках, была совершенно голая. --Я могу быстро собраться, -- сказала она. -- Но если мы хотим в "Вуазан", мне надо немножко поработать над собой. --Зачем? --Что за вопрос! Сразу видно, что ты не часто имел дело с манекенщицами. -- Она уже устраивалась перед зеркалом. -- Водка в холодильнике, -- деловито сообщила она. -- Мойковская. Я не ответил. Я понял, что в ту же секунду перестал для нее существовать. Едва только ее руки взялись за кисточки, словно пальцы хирурга за скальпель, это высвеченное ярким светом лицо в зеркале разом стало чужим и незнакомым, будто ожившая маска. С величайшим тщанием, будто и впрямь шла сложнейшая операция, прорисовывались линии, проверялась пудра, наводились тени, и все это сосредоточенно, молча, словно Мария превратилась в охотницу, покрывающую себя боевой раскраской. Мне часто случалось видеть женщин перед зеркалом, но все они не любили, когда я за ними наблюдал. |
