После вихря, который сопровождает королевскую свадьбу, в наш медовый месяц, я хотел показать Оливии все. Сводить ее во все места, о которых она слышала, мечтала, но никогда не могла увидеть. До сих пор. Я представлял себе ее сексуальные вздохи удивления, как загорается ее красивое лицо, когда она смотрит на чудеса мира и великолепие городов. Я хотел, чтобы каждая секунда была для нее идеальной — когда она стояла бы рядом со мной, держа меня за руку.

Не знаю, о чем, черт возьми, я думал. Видимо, любовь действительно превращает мужчин в дураков — и принцы от этого не застрахованы.

Все началось в Париже. Где мы с Оливией сидели за столиком на улице, в очаровательном маленьком кафе, глядя друг другу в глаза и делясь восхитительными шоколадными конфетами.

За нами наблюдала примерно тысяча человек.

Из-за заграждения.

Фотографировали и звали нас по именам.

Два новостных канала прислали съемочные группы. У нас не было «никаких комментариев».

Для нас закрыли Эйфелеву башню. И нам с Оливией удалось подняться на самый верх — но только ночью.

Мы посетили Собор Парижской Богоматери, и я целовал ее в залах Лувра… но только после закрытия. А еще ночью.

В нашем гостиничном номере — когда мы были только вдвоем — жизнь была более счастливой, чем я когда-либо мог себе представить.

Снаружи, мы жили как изгнанники в бегах. Или вампиры.

В Риме стало еще хуже.

В Колизей вход нам был отрезан — толпы были слишком велики. Мы не могли прогуливаться рука об руку по романтическим мощеным улочкам — слишком большой риск для безопасности. А на четвертую ночь нашего медового месяца, когда мы с Оливией предавались полуночному купанию в «личном» джакузи на балконе нашего номера, фотографии оказались в сети и выплеснулись на первые страницы газет уже на следующее утро.

— Гребаные ублюдки, — рычу я, швыряя в мусорное ведро таблоид с увеличенным снимком задницы моей жены, едва прикрытой бикини.

Оливия сейчас в душе, она еще не видела фотографий — и будет подавлена, когда увидит. И это все моя вина. Потому что я думал, что смогу защитить ее от этого. Потому что я дважды проклятый идиот. Потому что к этому времени, я действительно должен был лучше разбираться в подобном.

Я тру глаза, ярость и негодование жгут мне горло.

Томми Салливан, глава нашей личной охраны в путешествии — в то время как Логан и Джеймс остались, чтобы следить за Элли и Генри, соответственно, — почти так же возмущен вторжением в частную жизнь, как и я.

— Хотите, чтобы я нашел придурка, который сделал этот снимок? — спрашивает он, указывая на мусорное ведро. — Я не стану его убивать — но если во время фотосъемки у него в нескольких местах сломается палец, это может научить его хорошим манерам.

Я серьезно обдумываю эту идею.

Пока не звонит мой мобильный.

Это моя бабушка. Королева Весско. Она звонит мне по видеосвязи.

И утро становится все лучше и лучше.

Я отвечаю на звонок в библиотеке.

— Бабушка, — приветствую я ее, почтительно склонив голову.

— Николас, — отвечает она, ее острые серо-стальные глаза блуждают по моему лицу, ничего не упуская.

На заднем плане я вижу, что она в Королевском кабинете, за своим огромным письменным столом с портретом моего деда, принца Эдуарда, висящим на стене позади нее, как ангел-хранитель.