Делаю глоток вина и провожу ладонью по выпуклости — усмиряя, пытаясь получить хоть какое-то облегчение. И терплю неудачу.

— Прости, Оливия, что ты спросила?

— Почему ты не поцеловал папское кольцо?

У меня стояк, а мы говорим о Святом Престоле. Билет в один конец в ад? Приобретен.

— Церковь учит, что Папа — ухо Божье, что он ближе к Богу, чем любой другой человек на Земле. Но короли… по крайней мере, так гласит история… происходят от Бога. Это значит, что единственный человек, которому я кланяюсь, единственное кольцо, которое целую, — это кольцо моей бабушки, потому что она — единственный человек на Земле выше меня.

Оливия оглядывает меня с головы до ног, и ее темная бровь игриво приподнимается.

— Ты действительно в это веришь?

— Что я произошел от Всевышнего? — дьявольски ухмыляюсь. — Мне говорили, что мой член — дар Божий. Тебе следует проверить это мнение сегодня вечером. Ну, знаешь… ради религии.

— Очень ловко. — Смеется она.

— Но нет, на самом деле я в это не верю. Думаю, это история, придуманная людьми, чтобы оправдать свою власть над многими.

— В Интернете я видела фотографию твоей бабушки. Она похожа на очень милую пожилую леди.

— Она — боевой топор с куском бетона вместо сердца.

Оливия давится вином. Вытирает рот салфеткой и смотрит на меня так, словно я у нее на крючке.

— Значит… твои слова говорят о том… что ты ее любишь. — На мое сардоническое выражение лица она добавляет: — Когда дело доходит до семьи, думаю, мы оскорбляем только тех, кого действительно любим.

Наклоняю голову ближе и шепчу:

— Согласен. Но никому не рассказывай. Ее Величество никогда не позволит мне этого забыть.

Она похлопывает меня по руке.

— Я сохраню твой секрет.

Наше главное блюдо — лосось, красочно покрытый черточками и завитушками ярко-оранжевого и зеленого соусов с замысловатой структурой из фиолетовой капусты и лимонной цедры сверху.

— Так красиво, — вздыхает Оливия. — Может, нам не стоит его есть.

Я ухмыляюсь.

— Мне нравится есть красивые вещи. — Держу пари, ее киска великолепна.

Во время еды разговор льется так же легко, как и вино. Мы говорим обо всем и ни о чем в частности — о моей учебе в университете, о работе, которую я выполняю, когда не появляюсь на публике, о закулисье управления кафе, а также о том, как она росла в городе.

— Мама давала мне три доллара четвертаками каждую неделю, — говорит Оливия далеким голосом, — чтобы я не ворчала на нее из-за того, что она не хочет давать деньги бездомным, мимо которых мы проходили. Я не знала, действительную стоимость четвертака — думала, что помогаю, и хотела помочь как можно большим. Но если с ними было домашнее животное — грустная собака или кошка, — это всегда поражало меня больше всего, и я давала им два или три четвертака. Даже тогда, думаю, я понимала, что люди могут быть засранцами — но животные всегда невинны.