– Слушаю вас, – сказал он.

– Ну, рассказывай, рассказывай, чего слезы‑то лить… Я вот что, Александр Григорьевич. Я Виктору за отца, говорил уже. Так что сызмальства знал его лучше, чем он себя, и еще раз уверяю: не тот он был человек. Вам, конечно, лишнее дело заводить неохота…

– Ну, это вы за меня не решайте, – обиделся Акинфиев. – Из каких таких соображений вы сделали этот вывод, не пойму?

– Да вы не сердитесь. Я, может, погорячился давеча, аргументов‑то у меня не густо. Маша мне кое‑что рассказала из их отношений тогда… я так и подозревал.

– Маша, – провозгласил Акинфиев тоном строгого учителя. – Мария Григорьевна, повторите мне все здесь, сейчас. И давайте отнесемся друг к другу с уважением. Итак, вам стали известны факты, проливающие свет на причину самоубийства гражданина Авдышева Виктора Степановича? У вас появился повод для возобновления уголовного дела? В чем вы видите состав преступления, и кто, по‑вашему, повинен в этой смерти? Может быть, вы хотите доказать, что это была насильственная смерть?.. – вопрошал Акинфиев, а сам думал: – «Господи! Куда меня понесло? Чего я на бедную вдову навалился?»

Родственники смотрели на него едва ли не с ужасом. Впору было приносить извинения, но следователь лишь умолк и сделал несколько жадных, глубоких затяжек.

– Четырнадцатого августа около полуночи у нас дома скандал был, – тихо заговорила Маша. – На почве, так сказать, ревности.

– Что, впервые?

– Да нет… Виктор изменился. За последний месяц сам на себя перестал быть похож. Понимаете, сама не знаю, что с ним стало. В июле он ездил в Ялту. Раньше не пил совсем – работа, да и не любил он этого. А после возвращения оттуда стал в гараже задерживаться, с дружками выпивать… В меру, конечно… Четырнадцатого августа им дали зарплату за июль. Пришел поздно, в девять. Спать завалился. Мне говорил, что готовит машину к рейсу на Севастополь. Собирался шестнадцатого уезжать. Днем я деньги у соседки заняла… у той самой, что мне потом на Первомайскую звонила – Кудиной… К вечеру обещала отдать.

– Когда?

– Ну, четырнадцатого же… А он пришел и уснул. Я в его карман полезла за бумажником и нашла фотографию какой‑то девушки в бикини. У моря, под пальмами… На обороте надпись была: «Мы скоро встретимся с тобой!» Я, конечно, сразу все поняла. Это слова из песни на кассете, которую Виктор в дорогу брал. А тут, значит, опять на юг – в Севастополь. Понятно же, где они должны были скоро встретиться. Кассету небось вместе в его кабине слушали.

– Где она? – насторожился Акинфиев.

– Кто? – не поняла Маша.

– Фотография?

– Он ее порвал. Клялся и божился, что знать эту подругу не знает, что не изменял мне, а карточка оказалась в почтовом ящике, он ее просто так взял, хотел у себя в кабине к стеклу прикрепить. Правда, красивая… Только я ему не поверила.

– Почему?

– Не знаю. Не в себе я была, в положении как‑никак. А может, наслушалась от его дружков, как они с собой в рейсы шлюх берут. Есть теперь такие, что на дальнобойщиках специализируются. О нем я так не думала, конечно, это уж потом все связалось.

– Вам о чем‑нибудь говорит фамилия Конокрадов?

– Нет.

– Среди знакомых Виктора не было человека с такой фамилией? Конокрадов Артур Алексеевич?

– Нет, не было, он никогда при мне этой фамилии не произносил.

Акинфиев встал и подошел к сейфу.

– Скажите, Маша, а почему вы решили, что это может иметь какое‑нибудь отношение к его самоубийству? – спросил он.