Поначалу не находился свой стиль, сказывалась несыгранность, разные взгляды на музыку и жизнь мешали работать. Пришлось избавиться от некоторых поборников «высокого искусства», а вместо «лица необщего выраженья» придумать наглую рожу, весьма противную, но потому броскую и запоминающуюся. Причина долгой раскачки вскрылась сама собой. Стихи Тютчева и сонеты Шекспира, навязанные грамотеями, с этой рожей рознились; музыка, написанная профессионалами для других, не звучала; дешевая отечественная аппаратура и вовсе не сулила успеха. Потом Черепанов рискнул написать текст сам, сыграли для пробы – и зазвучало, и понеслось, покатило!

Полтора года ребята мыкались по клубам и окраинным дискотекам, со случайными подпевалами‑стяжателями, на аляповато сработанных народными умельцами гитарах, пионерским барабаном – как вспомнишь, так вздрогнешь! Но вот теперь – тьфу! тьфу! тьфу! Последние две недели показали: жить «Мигу удачи» суждено не один миг и, похоже, весьма неплохо. Четыре концерта в следующем месяце, третье место на телеконкурсе ВИА – и это в самом начале пути, едва три года минуло со дня основания.

Две песни, авторство которых принадлежало ему, Аркадию Черепанову, обеспечили прорыв. В текстильном институте ошалевшие от восторга студенточки бросали на сцену цветы и пикантные детали туалета. Все шло к тому, чтобы на летние гастроли «Миг» поехал в окружении фанов, как и подобает солидному, уважающему себя коллективу.

Электричка застряла на переезде и опоздала на двадцать минут. Впрочем, Черепанов на часы не смотрел. Он просто зашагал в конец перрона, в темноту, срезая углы по пути к своему дому.

Квартира досталась ему от матери‑алкоголички, которая отошла в мир иной где‑то в районном ЛТП. Вернувшись из армии, он уже не застал ее в живых и, по правде говоря, не очень‑то убивался. Мамаша, царство ей небесное (хотя вряд ли такие туда попадают), была, конечно, та еще. Хотел учиться музыке – не позволила, накопил денег на магнитофон, а она возьми да и обнаружь тайничок – только магнитофон и видели! Все пропила, неделю гуляла, сожителей водила, пока участковый не вмешался.

Доармейскую свою жизнь Черепанов старался не вспоминать. И то сказать, что это была за жизнь? Ежевечерние попойки, драки, девки неприкаянные, такие же, как он сам, обшарпанные гитары, шесть приводов в детскую комнату до восьмого класса. Потом ПТУ, учился на краснодеревщика, бросил, полгода вообще дома не появлялся – оборудовал себе конуру в брошенном щелястом вагоне.

Теперь он твердо знал, зачем живет. Деньги, которые принесут славу, и слава, которая будет приносить деньги – такое сформировалось у него жизненное кредо. Все чаще и чаще возникали в его воображении классная тачка, квартира в столице, дорогие кабаки, влиятельное окружение. И ничего зазорного, аморального или предосудительного Черепанов в своих мечтах не видел, потому что считал их такими же естественными, как дыхание. Он был уверен: такие мысли посещают всех без исключения, но не все способны этого добиться. Но уж коли подфартило – надо не останавливаться, идти вперед, хотя бы и напролом. Пусть неудачник плачет!

В ночном киоске Черепанов купил бутылку вермута, пачку

«Данхилл» и банку тресковой печенки. У киоска стояла нищенка. При виде этих попрошаек Черепанову хотелось плеваться. Он не понимал, как это другие им подают. Была б его воля, он бы уничтожил эти отбросы человечества.

Молодой честолюбец прошел не по двору, хотя так было ближе, а по центральной улочке микрорайона. В последнее время он стал замечать, что земляки его узнают. Может, это только казалось, но все равно было приятно – признание не за горами, еще гордиться будут тем, что ходили с ним по одним улицам. Теперь, когда удача улыбалась ему во все тридцать два зуба, хотелось, чтобы миг ее длился как можно дольше.