Как всегда, с житейских тем разговор незаметно перешел на высокие материи. Все старались перещеголять друг друга в цитировании классиков. В поисках подходящего высказывания Ксения Брониславовна взяла с полки свою книгу Елены Рерих и стала перелистывать. Из книги выпала закладка, одна из фотографий мадам в бикини.

– Ба! – удивилась она. – Да ты, оказывается, почитатель Шарон Тейт! Жертва Сатаны!

Акинфиев посмотрел на Довгаля, тот поймал его взгляд. Затем оба синхронно посмотрели на мудрую сову.

– А ну, повтори, – почти прошептал хозяин замка.

– Что… повторить? – растерялась Гурвич под обстрелом двух пар глаз.

– Имя повтори! Имя! – вскочил Акинфиев, заставив ее отступить. – Чей… Чей я, говоришь, почитатель?!

Довгаль подхватил с пола фотографию.

– Вот это кто, Ксюша? – спросил он ласково, заискивающе, словно подманивал готового сигануть с балкона кота.

Шершавин опрокинул рюмочку, шумно выдохнул, закусил шашлыком из грибов с луком и проговорил с набитым ртом:

– Ну, мужики…

– Молчать! – нервно выкрикнул Акинфиев. – Ксения, что ты насчет этой мадам сказала? Или мне это послышалось? А?..

Довгаль, который был в курсе следовательских изысканий, заботливо подставил онемевшей от натиска старушенции стул и театрально опустился перед нею на колено.

– Ну? – только и вымолвил прокурор.

– Я ничего не сказала, я только предположила, что она пала жертвой Сатаны, – пробормотала обескураженная адвокатша.

–Кто? –Она.

– Да кто она‑то, кто?!.

– Боже, Акинфий, сжалься надо мной. Тейт Шарон, американская кинозвезда. Жена кинорежиссера Романа Полански. А что, разве это не она?

Акинфиев забрал у Довгаля фотографию, осторожно взял ее за уголки и поднес к самым глазам старушки.

– Ксюша, посмотри, пожалуйста, еще раз, напрягись, голубушка. Кто изображен на этой картинке, а?

Теперь уже Гурвич перепугалась не на шутку, и уверенность ее стала улетучиваться.

– По‑моему… по‑моему, здесь изображена американская звезда Шарон Тейт, которую убили члены секты Чарльза Менсона. Это ведь фото из «Плейбоя», да?

Следователь взглянул на карточку, словно видел ее впервые, опустился в кресло перед камином.

– Н‑да‑а, Акинфий, – вздохнул Довгаль. – Плохо жить с фанерной головой. А все оттого, что ты в кино не ходишь.

– Да вы можете наконец объяснить, что я такого сказала‑то? – взмолилась адвокатша.

Она хотела еще что‑то спросить, но Акинфиев порывисто вскочил и трижды поцеловал ее:

– Умница ты наша! – воскликнул он и заходил по комнате, не зная, куда девать руки. – Умница‑разумница! Если это действительно так, то считай, что ты уже сделала мне подарок к выходу на пенсию. Ты знаешь, где я отыскал эту картинку?

– Погоди, ты что же, не знал, кто она такая?

– Господи! Ну конечно, я не знал! Я опросил кучу свидетелей – и никто из них не знал! Надо же – киноартистка! Тебе‑то откуда о ней известно?

– О! – оживилась Гурвич. – Мне когда‑то пришлось защищать девушку из печально знаменитой секты дьяволопоклонников «Черный ангел».