– Интересно, – усмехнулся он, силясь разгадать ход мыслей старика.

– Вот я и подумал: не перекинуться ли им парой словечек перед допросом? Как‑никак они обе женщины…

* * *

Ксению Гурвич уговаривать не пришлось, через полчаса она уже поджидала следователей в условленном месте. За оставшиеся двадцать минут пути ее ввели в курс дела.

Пока Зубров оформлял пропуска и Пелешите вели по нескончаемо длинным гулким коридорам в следственную камеру, Гурвич ознакомилась с постановлением о заключении под стражу и протоколами задержания и обысков в квартире Черепанова.

Арестованная оказалась высокой, слегка сутулой девушкой с крупными выразительными чертами лица и прекрасными волосами цвета спелой пшеницы, правда, давно не мытыми и не чесанными. Глаза с синими кругами от усталости под ними глядели испуганно. Зеленое вязаное платье едва прикрывало полноватые длинные ноги в черных чулках.

Бедная девушка была сама растерянность и беззащитность. Ксения Брониславовна представила себе, что, должно быть, творится в душе этой «панночки». Шутка сказать: в чужой стране, в тюрьме, без надежды на защиту и помощь, вдалеке от друзей и родных… У видавшей всякое адвокатши болезненно сжалось сердце.

– Вы свободны, – кивнул Зубров рябой широкоплечей тетке в форме прапорщика. – Пелешите, сядьте!

Девушка повиновалась, опустила голову и уставилась в пол перед собою.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения? – начал следователь.

– Пелешите Дануте Прано. Одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой.

– Место рождения?

– Литва. Алитус.

– Гражданство?

– Литовское.

– Местожительство?

– Не имею.

– Род занятий?

– Нет… это… торговля. Бизнес. Зубров едва заметно усмехнулся.

– Прежде привлекались к суду?

Пелешите покачала головой. На пол капнула слеза.

– Ne verk, mergaite. Ar tu nori su manim pakalbeti lietuviskai? Tu ne viena, ne bijok. Viskas ne taip jau blogai[1], – ласково заговорила добровольная переводчица.

Звуки родного языка произвели на Пелешите эффект грома с ясного неба. Она выпрямилась, посмотрела на удивительную старушку широко распахнувшимися глазами и зарыдала в голос, закрыв лицо узкими длинными ладонями. Гурвич подсела к ней, погладила по плечу. Зубров плеснул воды в стакан.

Он успел выкурить сигарету, пока девушка успокоилась и стала кратко, а затем все пространнее отвечать на вопросы адвокатши. Литовская речь звучала минут десять. Наконец Ксения Брониславовна посмотрела на Зуброва и кивнула, давая понять, что можно продолжать допрос.

– Как давно вы знали потерпевшего, Пелешите? – спросил следователь.

– Мы познакомились летом. Он приезжал в Витебск с концертом. Пригласил меня в ресторан, а потом… в номер. Они там были полторы недели, и я с ними.

– Кто «они»?

– Ансамбль «Миг удачи».

– С кем вы еще знакомы, кроме Черепанова?

– Он меня со всеми познакомил. Потом пригласил в Москву. Я не могла приехать, у меня не было визы. Одна моя знакомая с фабрики спортивной одежды из Каунаса все устроила – пригласила с ней поторговать. Мы почти весь день простояли в Лужниках, а потом эта Ниеле… моя товарка, ушла ночевать к знакомым, чтобы сэкономить на гостинице. А я решила поехать к Аркадию в Реутов.

– Расскажите о вашей встрече с Черепановым с самого начала.

– Я уже рассказывала, – робко начала девушка. – Приеха‑

ла, позвонила, никого не было.